Горькие туманы Атлантики

Но было поздно: парус коснулся нижним углом волны, не смог от нее оторваться и в следующее мгновение плашмя лег на воду. Вода ринулась в судно, и Ольге Петровне с Лухмановым ничего не оставалось, как прыгнуть за борт.

Вынырнув, он с испугом метнулся к женщине, но та уже держалась за днище опрокинутого суденышка. Отфыркиваясь, тяжело дыша, язвительно поинтересовалась:

— Вы-то хоть плавать умеете?

— Сейчас постараюсь поставить швертбот на киль, — храбро пообещал Лухманов, на что Ольга Петровна насмешливо-удивленно ответила:

— Да? Вместе с мокрым парусом? Ладно уж, не смешите — от смеха и захлебнуться недолго. Будем ждать, пока нас заметят со спасательной станции.

Заметили их быстро. От причала стремительно отошел катер и, разбрасывая брызги, направился к ним.

— Вы, кажется, Лухманов? — спросила Ольга Петровна, подрагивая от холода. — Это фамилия известного моряка, капитана учебного парусника «Товарищ». Не родственник ваш? — Он отрицательно качнул головой, и женщина с сожалением констатировала: — Значит, вы даже не в однофамильца…

Подлетел катер, сбавил резко ход, тяжело уронив на воду приподнятый до этого форштевень. Пожилой дежурный матрос — видать, за грехи какие-то кончавший свою флотскую биографию на спасательной станции — сердито, едва не срываясь на ругань, закричал:

— Эй, на швертботе! Ушами хлопали, что ли? Так в море и ушами надобно управлять!

Он узнал женщину, немного смягчился, но все же с укоризной проворчал:

— Что же вы, Ольга Петровна, в море с таким салагой выходите?..

Ее втащили в катер, а он, Лухманов, сидел почти верхом на притопленном швертботе, пока его медленно буксировали к берегу.

Потом они вдвоем отошли на пляж, к одному из теневых грибков. Людей на пляже почти не было, лишь кое-где смельчаки пробовали загорать под первым весенним солнцем. К воде приближаться они опасались.

— Ну и угораздило же, — все еще сокрушалась Ольга Петровна. — Все планы рухнули на сегодня… Который час? Мои остановились.

У Лухманова не было часов, поэтому он не совсем уверенно ответил:

— По солнцу, — должно быть, двенадцать…

— «По со-олнцу», — передразнила она. — Да отвернитесь же!

С трудом стащила с себя мокрое платье и вместе с босоножками приспособила сушиться. Распустив косу, начала отжимать длинные волосы. Лухманов откровенно любовался ею. И, только заметив, как она постукивает зубами, спохватился. Вспомнил о своей одежде, оставленной в залог, побежал за ней. Вернувшись, предложил:

— Наденьте.

Она подумала и надела суконную форменку. От брюк отказалась. Присела под грибком, сердито посоветовала:

— Вы бы тоже мокрую тельняшку стащили: не ровен час воспаление легких подхватите. Господи, и куда вы только смотрели?

— На вас, — неожиданно выпалил он. — Вы очень красивая.

— Да? — взглянула на него насмешливо. — И поэтому вы решили меня утопить?

Позже он сбегал в лавчонку, что рядом со станцией, притащил колбасы и хлеба. Медленно, неохотно Ольга Петровна начала жевать. Но, видимо, уже согрелась немного, потому что в ее глазах все чаще стали проскальзывать веселые искорки.

— Эх, марсофлоты ныне пошли… Случится что-нибудь в океане, и начнут судачить во всех портах: это какой же Лухманов, который у Ольги Петровны Князевой учился?.. Ужас! Никто ведь из них не ведает, что этот самый Лухманов лекции Ольги Петровны не слушал, а витал где-то… даже не в облаках — это было бы еще полбеды, по программе, — а бог знает где. И на консультации никогда не ходил.

«Заметила», — смутился он, чувствуя, что краснеет. Но в голосе Князевой не было уже ни обиды, ни злости, говорила она теперь с шутливой иронией, и Лухманов осмелел:

— Программу вашу я знаю, честное слово. Но когда вы в классе… мне кажется, будто осколки солнца прячутся в ваши волосы.

— Вот как? — взглянула она на него. — Вы что же, и на экзамене будете рассказывать про мои волосы?

— Если бы! — засмеялся Лухманов. — Уж я бы постарался вытянуть на пятерку!

— Да, у вас теперь есть о чем рассказывать на досуге, — снова не очень весело вздохнула Ольга Петровна. — Распишете сегодняшний день под морской водевиль.

Лухманова неприятно поразило, что женщина оказалась непрозорливой, так ничего и не поняла. Тихо, с затаенной обидой ответил:

— Зачем я буду об этом рассказывать… Это принадлежит только мне.

Отвернувшись, не видел, как она пристально на него посмотрела. И тотчас же Ольга Петровна стала собираться, сославшись на то, что уже поздно, что мама, наверное, дома волнуется, ибо она, неразумная дочь, не подозревая о лихих моряцких наклонностях Лухманова, обещала вернуться к обеду. В ее торопливой веселости проскальзывала тревога, будто и впрямь беспокоилась о матери. Много позже Лухманов узнал, что его слова испугали ее, смутили, обезоружили, и Ольга, по сути, спасалась бегством.

Но тогда он не подозревал об этом. Ему хотелось проводить ее до самого дома, однако Ольга Петровна, едва они оказались на ближней приморской улице, поспешно окликнула какую-то попутную легковушку. Прощаясь, шутливо посоветовала все же обратиться в санчасть, дабы избежать насморка.