Горькие туманы Атлантики

— Слыхал? Ему и так хорошо, паршивцу! На механика учись — не хочу, на штурмана — тоже хлопотно… Ему бы только кантоваться от вахты до вахты да бока на койке пролеживать. Разве я так начинал? Был масленщиком на пароходе — каждый машинист начальник тебе. Чуть что не так — по шее. Я этого механика всю жизнь горбом зарабатывал! Он учиться, видите ли, не желает, а мне его в пароходстве подсовывают: дескать, ты опытный, Ермолаич, научишь и воспитаешь… Черта лысого его воспитаешь!

— Ну это ты уже чересчур… — возразил Савва Иванович. — Молод он еще, зелен, дурь из башки не вылетела.

— То-то, что молод… А я уже стар, устал. Четвертый десяток годов шлендраю по морям. Думал на пенсию выйти, на берег — война началась. Мне бы давно пора с виноградом возиться под Севастополем, ставридку на самодур ловить да ребятишкам сказки рассказывать. А теперь — доживу ли до этого часа?

— Доживешь, Ермолаич! Вот разгромим фашистов — и проводим тебя на отдых. С шиком проводим! Флаги расцвечивания поднимем на мачтах и салют из ракетниц ахнем по самому высокому рангу.

— Шутишь все…

— Да не шучу я — серьезно. Разве ты не заслужил такого почета?

— Ты мне вот что лучше скажи, — понизил голос Синицын, чтобы его, кроме Саввы Ивановича, никто не расслышал. — Осилим мы немца?

— Должны осилить.

— Уж больно отчаянно прет он, стерва. Иной раз в нерадостную минуту всякие мысли в голову лезут…

— Понимаю, бывает.

— Знаю, что понимаешь, за то и уважаю.

— Ты, Ермолаич, сам посуди, — как можно мягче, по-дружески ответил Савва Иванович. — Немцев под Москвою разбили, ныне бьют на Дону, на Кавказе… Они еще прут, конечно, с отчаяния, да уже трещат по всем швам. Блицкриг провалился, а длительной войны с нами Германия не выдержит: лопнет. Так что, как ни прикинь, победа будет за нами.

— Дай-то бог… — как-то по-стариковски устало вздохнул Синицын и стал старательно, напрягаясь изо всех сил, затягивать ключом гайки на болтах фланца.

«Да, нелегко старику, — поглядывал на него помполит. — В его ли годы такие гайки крутить! Надо бы приободрить как-нибудь… А Сергуне всыпать, чтобы не лодырничал. Половина машинной команды — молодежь, комсомольцы. Обязательно их соберу, внушу, чтобы щадили стармеха, оберегали от лишних забот. Молодым самое бы время поднатужиться: и в работе, и ответственности больше взвалить на себя. А то и впрямь привыкли к вольготной жизни: полагают, будто на вахтах для них и кончается моряцкий труд. Вот так и возникает разница между понятиями «служба» и «кровное дело, призвание».

Глухой удар в борт внезапно приковал всех к месту. Люди в машинном обмерли, оцепенели. Растерянно, с неприкрытым испугом глядели на ряды пайолов, расположенных на уровне моря. Плеск волн, казалось, усилился во сто крат, он перекатывался в притихшей, затаившейся пустоте отсека, давил на уши, заставляя вздрагивать в ожидании самого худшего. «Быть может, прибило к борту плавучую мину?» — подумал, наверное, не один.

Удар повторился еще более гулко, потому что все напряженно теперь прислушивались. Кто-то из матросов попятился к трапу, кто-то невольно взглянул на входной тамбур — далеко вверху, почти у подволока, — словно прикидывал: успеют ли выскочить, если случится катастрофическое? Лица покрылись испариной, губы у многих подрагивали. Одно неосторожное слово, чье-нибудь резкое движение могли неосознанно послужить причиной тому, чтобы люди метнулись к трапам.

Первым опомнился Савва Иванович. Медленно, чтобы не истолковали превратно, а это могло произойти в мгновение, он поднялся со складного стульчика и подошел к переговорной трубе.

— На мостике!

И когда в ответ раздался голос Лухманова — тоже настороженный, поскольку каждый вызов из машинного был для капитана и надеждой, и опасением, — спросил:

— Что там гремит по правому борту?

— Сейчас проверю.

Моряки сосредоточенно смотрели в раскрытый зев переговорной трубы, откуда могли прозвучать слова и успокоения, и срочной команды, и приговора. Гудение дизель-динамо чудилось потусторонним: оно сейчас не воспринималось слухом, напрягшимся до предела.

— Ящик прибило к борту, сигнальщики проморгали, — сообщил наконец капитан. — Сейчас отведем за корму. — И после паузы в свою очередь поинтересовался: — Как там у вас?

— Порядок.

Облегченно вздохнули. Слышали, как бьется ящик в обшивку, смещаясь за корму. Но сами работали молча. Прежняя беспечность исчезла даже у молодых, точно моряки собственной кожей прикоснулись к смертельной опасности, ощутили, что непоправимая беда может настигнуть в любую минуту. Хорошо, проморгали сигнальщики лишь ящик, но мало ли ныне плавает в море всяческой дряни!