Так излагает свои впечатления от встреч с каналармейцами Александр Авдеенко в упомянутой повести, которая доносит до нас много интересных подробностей жизни той поры, дел литературных, роли в них Горького, писательского лидера, предстающего совсем не в традиционном благостно-розовом свете…
Находились среди участников поездки и такие, у кого все же возникало немало недоуменных вопросов. Одним из наиболее активно сомневающихся был Дмитрий Святополк-Мирский. Сын царского министра, в недавнем прошлом князь, эмигрант. Преподавал в Лондонском университете и Королевском колледже русскую литературу. Под влиянием трудов Ленина вступил в Коммунистическую партию Англии и, естественно, лишился преподавательского места как «красный». В газете «Дейли уоркер» активно пропагандировал советскую литературу, а вскоре при содействии Горького вернулся на родину. Забегая вперед, скажем, что позже он был репрессирован, как и большинство подобных ему «возвращенцев», вся вина которых состояла в том, что они в какой-то момент могли в чем-то усомниться. Впрочем, именно это-то и демонстрировал неосторожный бывший князь во время поездки, задавая множество вопросов руководителям стройки, и прежде всего начальнику Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря Семену Фирину.
Однако Святополк-Мирский был не единственным сомневавшимся. Те же сомнения грызли и человека с совсем иной биографией — В. Катаева, который прямо заявил, что «такая праздничная поездка не дает истинного представления о жизни каналармейцев». (Правда, потом, после дополнительного индивидуального ознакомления со стройкой, Катаев почему-то стал автором одного из самых восторженных очерков, вошедших в горьковскую книгу о канале, — «Чекисты».)
25 августа в Дмитрове, под Москвой, состоялся слет ударников-каналармейцев, посвященный окончанию строительства ББК. Постановлением ЦИКа более 12 тысяч бывших преступников были освобождены досрочно. Почти 60 тысячам срок заключения сокращен. С пятисот наиболее отличившихся снята судимость. (Всего в строительстве принимало участие 126 тысяч заключенных.)
Если все эти люди были действительно преступниками и если они действительно «перековались», результаты эти нельзя не признать впечатляющими. Но историкам еще предстоит проследить, хотя бы выборочно, насколько реальными, а не «бумажными» оказались эти результаты…
Вовсе не праздным является и такой вопрос: сколько из этих людей снова оказались потом в лагерях, только других? И сколько было окончательно «освободившихся» от всяких бедствий, поскольку отправились, как говорится, в лучший из миров? Есть данные о том, что в силу тяжелых условий и плохого медицинского обслуживания смертность среди каналармейцев была высока (что стоило в ту пору на место умерших поставить новых «раскулаченных» — ведь в ходе так называемой коллективизации сверху спускалась твердая разнарядка, какое количество людей надо насильственно снять с земли и превратить по существу в рабов).
В окружении Горького хорошо знали о непоказной, закулисной стороне строительства. Роллан записывал в своем московском дневнике: «Получил анонимное письмо, очевидно, из окружения Горького (и без его ведома). Оно свидетельствовало о том, что наша личная переписка стала известна, ибо автор письма с горечью и яростным сарказмом намекал на наши реплики относительно строительства Балтийского канала. В письме Сталин назывался Хеопсом, а эти работы сравнивались с трудом рабов над пирамидами. По всему было видно, что писала женщина. Мы сидели за столом у Горького (летом 1935 года в Москве. —
А может быть — враги его добровольных заблуждений?
Во всяком случае Горький полностью поддерживал идею «перековки». На слете в Дмитрове, вытирая слезы, говорил: «Я счастлив, потрясен. Все, что тут было сказано, все, что я знаю, — а я с 1928 года присматриваюсь к тому, как ОГПУ перевоспитывает людей (еще раз вспомним о влиянии Макаренко на взгляды Горького. —