Горький без грима. Тайна смерти

По существовавшим тогда правилам, свидание с политзаключенными разрешалось в канцелярии тюрьмы в присутствии администрации. В такой обстановке происходила встреча Горького с Константином Петровичем Пятницким, руководителем издательства «Знание». Он был вызван специально из Петербурга Екатериной Павловной для хлопот об освобождении мужа.

Пятницкий приехал с плохими вестями. В Петербурге был разгромлен журнал «Жизнь», орган легальных марксистов, а его редактора Владимира Александровича Поссе заточили в Кресты (как именовалась тюрьма в столице).

В журнале «Жизнь» Горький печатался неоднократно и по праву считался одним из основных авторов. Здесь были опубликованы такие крупные и значительные вещи, как «Фома Гордеев», «Трое».

Так вот, Пятницкий думал, что и Горький арестован в связи с разгромом журнала, а о деле с мимеографом — печатным станком для изготовления прокламаций — основной причиной ареста, он ничего не знал. Но это — запретные темы для разговора, и как говорить обо всем с Горьким в тюрьме?

Вот что позднее вспоминал Пятницкий, рисуя сцену их свидания в мемуарах: «Часть канцелярии была отделена балюстрадой. За нею сидел у своего стола начальник тюрьмы. Рядом с ним стоял Горький. Я видел, что он похудел и стал бледнее. Я начал с вопросов по изданию, о которых говорил Шеманину: Горький взглянул на меня с удивлением. Он знал, что все эти вопросы давно у меня обдуманы и выяснены. Но, моментально догадавшись, что свидание получено под предлогом делового разговора, он стал спокойно отвечать на вопросы в том же тоне. Начальник тюрьмы слушал. Ему пришлось узнать много интересных подробностей о рассказах Горького. Но он не увлекался историей литературы. Скоро ему стало скучно, очень скучно. Голова его все ниже склонялась над столом; наконец он принялся ревностно производить какие-то подсчеты в лежавших перед ним ведомостях.

Среди деловых разговоров мне удалось без помехи сообщить Горькому о происшедшем в Петербурге: о судьбе журнала и руководителей журнала, особенно Поссе, с которым Горький в то время был очень близок. Мне казалось, что эти сведения могут пригодиться ему при допросах».

По-видимому, Пятницкий кое-что характеризует не совсем точно, и упрекать его за это нельзя, так как о чем-то он не мог знать. Дело не в том, что Покровскому были скучны деловые разговоры о литературе. По воспоминаниям Скитальца, Покровский как раз являлся «поклонником таланта Горького». К этому следует добавить, что он вообще был любитель литературы и имел большую личную библиотеку.

Скорее всем своим видом и поведением во время свидания он давал большую свободу для беседы арестованного с посетителем. Тот же Скиталец вспоминает: «Он (Покровский. — В.Б.) делал для нас всевозможные поблажки, чтоб облегчить нам наше положение».

Про одну из таких «поблажек» стоит сказать особо. Среди книг, доставляемых Горькому в тюрьму, был и четвертый номер журнала «Жизнь». Того самого, который ликвидировали за антиправительственный характер!

Мало того, именно в этой, четвертой книжке журнала по недосмотру цензора была опубликована «Песня о Буревестнике», написанная в доме Лемке, где и арестовали Горького какие-нибудь две недели назад!

Представляете, ходит по камере «политический» со свежим журналом в руках и читает собственное сочинение: «Буря! Скоро грянет буря!»

А теперь можно перейти непосредственно к тому письму, которым Горький ответил на запрос Юрия Александровича Покровского и которое его жена в конце 50-х годов принесла в редакцию газеты «Ленинская смена».