Горький без грима. Тайна смерти

За несколько дней до окончания съезда секретарь ЦК А. Жданов обращается к Сталину с письмом: «общее единодушное мнение — съезд удался». Но чиновник не решается скрыть от начальства то, что партийное руководство радовать не могло: «коммунисты выступали бледнее, серее, чем беспартийные. Отсюда, однако, мне кажется, несправедливо делать такие выводы, какие делал Горький, когда до съезда говорил и писал, что коммунисты не имеют авторитета в писательской среде. Речи беспартийных…»

На этом письмо обрывается. А. Жданов не уверен, будут ли соответствовать его выводы складывающейся конъюнктуре, которая в ходе подготовки к съезду менялась неоднократно. А если точнее, то менялось сталинское отношение к шагам Горького, а писатель в общем-то упрямо гнул свою линию. О том наглядно свидетельствует письмо от 2 августа 1934 года, то есть посланное Сталину всего за две недели до съезда, когда заканчивался подбор кандидатур в Правление СП. Письмо это — одно из самых решительных по своей тональности во всей переписке Горького со Сталиным, а уж в последний-то период — наверняка. Посылая свой съездовский доклад на просмотр, Горький одновременно предлагает ознакомился с письмом Д. Святополк-Мирского (которое исчезло) и копией ненапечатанной еще статьи Бруно Ясенского в «Правду», по поводу судьбы которой Горький без обиняков заявляет: «вероятно, она и не будет напечатана, ибо Юдин и Мехлис — люди одной линии. Идеология этой линии неизвестна мне, а практика сводится к организации группы, которая хочет командовать Союзом писателей».

Мехлис, как известно, был редактором «Правды», а Юдин — крупным партфункционером, опубликовавшим в ЦО 23 июля 1934 года статью «О писателях-коммунистах». В ней всячески муссировалась идея о том, что среди партийцев наличествует «крепкое звено квалифицированных писателей»: А. Серафимович, Д. Бедный, В. Бахметьев, Ф. Панферов, Ф. Гладков, П. Павленко и другие.

Горький бьет наотмашь: «Серафимович, Бахметьев, да и Гладков, — на мой взгляд, „отработанный пар“, люди интеллектуально дряхлые». Остро критическую оценку Д. Святополк-Мирским романа А. Фадеева «Последний из удэге» считает «совершенно правильной»; автору же следовало бы «оставить стремление к роли лит[ературного] вождя». «Для него и литературы было бы лучше, чтобы он учился».

О Юдине. «Мое отношение к Юдину принимает характер все более отрицательный. Мне противна его мужицкая хитрость, беспринципность, его двоедушие и трусость человека, который, сознавая свое личное бессилие, пытается окружить себя людьми еще более ничтожными и спрятаться в их среде». Далее следует характеристика Панферова как малограмотного мужика, «тоже хитрого, болезненно честолюбивого, но парня большой воли», который очень деятельно борется против критического отношения к «Брускам».

«Комфракция в Оргкомитете не имеет авторитета среди писателей, пред которыми развернута борьба группочек».

Вывод, обращенный к «дорогому, искренне уважаемому и любимому товарищу» (а как же иначе в таких случаях, надо же подсластить пилюлю!): «Союз литераторов необходимо возглавить солиднейшим идеологическим руководством. Сейчас происходит подбор лиц, сообразно интересам честолюбцев, предрекающий неизбежность мелкой, личной борьбы группочек в Союзе»…

А посему, заканчивает классик, убедительная просьба освободить его от председательства в Союзе по причине слабости здоровья и загруженности литературной работой.

Что это, как не ультиматум?

Впрочем, Горький-дипломат отлично знал, что высшее партийное руководство в сложившейся ситуации не может найти ему мало-мальски подходящую замену. Это был ультимативный нажим на власть. И важно подчеркнуть, что суть позиции в этом письме от 2 августа 1934 года — всего лишь наиболее острое выражение последовательной позиции Горького: люди с партийным билетом не имеют никаких преимуществ перед беспартийными. Успех предопределяют талант, профессионализм, труд. Только вот в полной ли мере осознавал он «несвоевременность» подобных мыслей, т. к. в жизни уже сложился культ партии, сиречь, ее вождя, как полновластного лидера всего общественного процесса в стране.

После этого вынужденного отступления вернемся наконец в Колонный зал, до отказа заполненный делегатами и гостями (хотя подготовительный этап съезда с учетом новых материалов, характеризующих напряженную борьбу разных сил, еще ждет более всестороннего и основательного анализа).

Горький выступил на съезде с основным докладом «Советская литература». Доклад являл собой сжатый очерк развития художественного сознания, начиная с устного народного творчества и кончая наиболее зрелыми формами обобщения, утвердившимися в мировой литературе. Включив немалый конкретный материал и продемонстрировав огромную эрудицию, докладчик ухитрился не назвать ни одной фамилии. Он был вознесен теперь так высоко, что упоминание в его устах одних и неупоминание других могли вновь породить групповщину, от которой надлежало избавляться[61].