Горький хлеб

— Молчи, княжна! ‑ прохрипел Мамон и широкой тяжелой ладонью прикрыл юной Ксении рот…

Затем челядинец поднялся, шатаясь, опустился на лавку и взял в руки ларец. Раскрыл и вытянул из шкатулки две грамотки. Придвинувшись к оконцу, челядинец поспешно прочел оба столбца, на миг задумался и положил бумаги в ларец.

И в эту минуту в баню, широко распахнув двери, вбежал долговязый рыжеватый мужик, видимо, решивший также укрыться в мыленке. Глянув на обнаженную, лежавшую в беспамятстве княжну и на растерявшегося дружинника, Пахомка Аверьянов вымолвил возмущенно:

— Ох, и паскудник же ты, Мамон. Пошто княжну обесчестил?

Челядинец больно пнул мужика в живот и, забыв о шкатулке, выскочил как угорелый из бани, бросившись в густые заросли сада.

А Пахомка закорчился на полу, затем, едва отдышавшись, опустился возле княжны и наткнулся коленями на шкатулку. Увидев в ней грамотки, решил:

"Не зря, поди, Мамон хотел ларец выкрасть. Знать, важные тут грамотки лежат. Припрятать надо".

Пахом, засунув ларец за пазуху, метнулся к церковной ограде, находящейся неподалеку от господской бани…

Об этом Мамон не мог знать. Спохватился он уже в глубине сада. Чертыхнулся и начал выбираться назад, намереваясь пристукнуть княжну и Пахомку, а шкатулку с собой забрать.

Раздвинув заросли, дружинник увидел, как Пахомка, запахнув на Ксении сарафан, несет ее на руках, направляясь в густой цветущий вишняк, почти навстречу Мамону.

Челядинец, выхватив из сапога длинный острый нож, затаившись, подумал:

"Вот здесь‑то я вас и прикончю…"

Но в тот же миг на Пахомку и Ксению с диким визгом набежали татары. А Мамон пополз в заросли…

Глава 82 В ДИКОЕ ПОЛЕ!

В оконце постучали ‑ громко, настойчиво. Мать слабо простонала с полатей, а Иванка поднялся с лавки и пошел в сени. Вслед за ним, перекрестившись на икону с мерцающей лампадкой, потянулся к выходу и Пахом Аверьянов, почуяв в этом ночном стуке что‑то неладное.

Возле избы чернелась неясная фигура.

— Кто ты, человече? ‑ окликнул с крыльца Болотников, зажав в руке двухствольный пистоль.

Незнакомец поспешно приблизился к Иванке.

— Слава те, осподи! Жив еще…

— Ты Матвей? Что стряслось? С Василисой беда? ‑ встревожился Болотников.

— Кругом беда, родимый. Бежать тебе надо и немедля.

Запыхавшийся бортник присел на крыльцо:

— На заимке у меня княжьи люди остановились. Василису успел припрятать. О том закинь кручину. Другое худо, родимый. Изловил Мамон семерых вотчинных мужиков, а среди них Евсейку Колпака из Федькиной ватаги. Отбился от Берсеня и в лапы пятидесятнику угодил. Пытал его Мамон крепко. Под огнем сболтнул о грамотках кабальных. На тебя с Афоней указал.

— Как о том изведал, отец?

— После обеда княжьи люди ко мне заявились. Злые, голодные. Самолично в подполье мое залезли. Медовуху с настойкой вытащили. Напились изрядно. Меж собой и проговорились об сундучке. Меня из избушки не выпускали. Тогда я на пчельник подался и рой из борти выпустил. Зашумел, забранился, роевню схватил ‑ да в лес. Челядинцы подвоха не приметили. Выпустили меня с заимки. А я к тебе…

— Колпака видел?

— Богу душу отдал мужик. Замучал его на пытке Мамон. Поспешай, родимый, беги из вотчины.

— Весь изъян на крестьян. Вот горюшко! ‑ тоскливо вздохнул Пахом.

Иванка помрачнел. После недолгого раздумья проронил:

— Пойду Афоню вызволять.

Матвей всплеснул руками.

— Немыслимое дело затеял, родимый. В самое пекло лезешь. Туда сейчас княжьи люди нагрянут. Пытать Шмотка зачнут.

— Тем более, отец. Афоню палачам не кину, ‑ твердо проговорил Иванка и, засунув пистоль за кушак, решительно шагнул в темноту.

— Ох, бедовый!.. Исай‑то как, Захарыч?

— Помер Исай. Два дня назад схоронили, ‑ понуро вымолвил Пахом.

— Осподи исусе! Да что ты, что ты, родимый! ‑ ахнул бортник. Размашисто перекрестился и метнулся в избу к Прасковье.

А Пахом, прихватив со двора веревку с вилами, побежал догонять Иванку.

— А ты пошто, Захарыч?

— Помогу тебе, Иванка. Нелегко будет Шмотка выручать.

— Ну, спасибо тебе, казак.

Подошли к княжьему тыну.

— Высоконько, парень. Забирайся мне на спину. Спрыгнешь вниз, а меня на веревке подтянешь. Мы не такие крепости у басурмана брали, ‑ тихо проговорил бывалый воин.

Так и сделали. Когда очутились за тыном, постояли немного, прислушались.

— Чем решетку ломать будем? ‑ озадаченно спросил Пахом.

— Руками раздвинем, Захарыч. Я тогда еще эти пластины приметил. В камне качаются. Осилю.

— Ох, едва ли, ‑ засомневался Захарыч.

Застенок ‑ позади хором. Возле входной решетки, позевывая, топтался дружинник с самопалом и рогатиной.

— Возьмем его тихо. А то шум поднимет, ‑ прошептал Болотников.

Дождавшись, когда караульный повернется в другую сторону, Иванка, мягко ступая лаптями по земле, подкрался к челядинцу, рванул его на себя и стиснул горло.

— Рви рубаху на кляп, Захарыч.

Накрепко связанного караульного оттащили в сторону и подошли к решетке. На засове замка не оказалось. Иванка нашарил его сбоку на железном крюке и молвил озабоченно:

— Выходит, припоздали мы с тобой, Захарыч. В Пыточной ‑ люди.

— Ужель на попятную?