Горький квест. Том 1

– Кать, а, Кать! – вступила Надежда Павловна. – Что это у тебя, покупатель скандалит? Заведующую позвать?

– Ты только подумай, картошка ему грязная! Нет, ты видела такое? – продолжал разоряться Гримо. – Давай-давай, поживее, выбирай и отходи, вон очередь какую собрал!

Сергей жалобно посмотрел на Надежду Павловну.

– Что, правда прямо руками брать?

– Прямо руками, – подтвердила та своим обычным голосом.

– Но вы хотя бы пакет дадите?

– Пакетов не давали, все ходили со своими сумками, авоськами, сетками – у кого что было.

– Но как же мне…

– А никак. Сегодня в руках и унесешь, а в следующий раз сумочку прихватишь или пакет, – миролюбиво объяснил Гримо, снова принявший свой обычный вид.

Сергей наклонился над ящиком, выбрал несколько крупных картофелин – сколько поместилось в двух руках. Но ведь Гримо говорил что-то о луке и куске сала…

– Ладно, – смилостивился Гримо, – лук и сало я сам возьму, на первый раз с тебя хватит.

Сергей поднимался по лестнице, стараясь не испачкать одежду землей, плотно облепившей картофелины. В квартире он сгрузил картошку в раковину и открыл кран, чтобы вымыть руки.

– Что это вы устроили? – зло спросил он, поглядывая на актера, который с невозмутимым видом уселся за кухонным столом и принялся листать книгу, которую ему предстояло читать вслух.

– А что тебе не понравилось?

– Зачем весь этот цирк с грязной картошкой?

– А другой в те времена не было. Наш завхоз Юра специально ездил на ферму, договаривался, чтобы продукцию продавали нам немытую. На рынке овощи были чуть почище, конечно, но заметно дороже. А в магазине – только такие. Другое дело, что в магазинах они были почти всегда расфасованные по пакетам или по сеткам, но такие же грязные.

– А орать и хамить зачем было?

– Милый мой, во всех магазинах продавцы орали на покупателей и хамили. Даже в ювелирных такое случалось, а уж в овощных – поголовно.

Сергей оттер наконец руки и взялся за полотенце.

– Вы серьезно?

– Серьезней некуда. Мы все так жили.

– Но это же унизительно!

– Ну… – Гримо пожал плечами. – Наверное. Но мы привыкли. Для нас это было нормой, мы и не знали, что бывает как-то иначе.

– Ну ладно. Только я не понял, о чем вы с Надеждой разговаривали в самом начале, когда мы только пришли.

– Мы разговаривали о том, кто будет играть роль продавца и нужно ли для этого звать нашу Ирочку. Я ответил, что сам справлюсь. И ведь справился?

– Справились. – Сергею наконец удалось расслабиться после шока, вызванного посещением «магазина». – А Ирочка – это кто?

– Актриса. Нас, актеров, здесь трое: Полина, у которой твоя Оксана живет, Ирочка и я. У Полины возрастные роли, у Ирочки – помоложе, лет на тридцать пять – пятьдесят, ну и я – на все мужские и вообще на любые, ты ж сам видел, я что угодно сыграю.

– Ага, хоть собачью какашку, – с улыбкой кивнул Сергей.

– Это грубо, – поморщился Гримо. – Я сказал «колбаска». Ты давай начинай дело делать, фартук повяжи, нож достань, дощечку, миски, сковородку, не стой пнем. А я читать буду.

Сергей послушно надел фартук и взялся за нож, а Гримо откашлялся, взял поочередно две ноты с размахом в октаву и принялся читать.

А дальше стало происходить что-то непонятное. Невероятное. В раковину падали картофельные очистки и луковая шелуха, на сковороде подтапливалось нарезанное мельчайшими кусочками сало, стены кухни словно раздвинулись, и перед глазами Сергея появилась улица, а по ней шел, твердо ступая, могучий мужчина с длинными руками. Серо-голубые его глаза сверкали из-под бугристых лохматых бровей, и покачивалась густая, в колечках завитков, борода… Озадаченные горожане смотрят ему вслед и переговариваются, обсуждая и строя догадки: кто это да зачем явился в их город, стоящий на большой реке?.. Вот умирает городской староста и на смертном одре договаривается о женихе для своей дочери… Дочь старосты и сын Артамонова, того самого «неизвестного и страшного», принимают благословение, впервые увидев друг друга и не испытывая никаких чувств… И вдруг, как откуда-то из другого мира, прозвучали слова: «Живет человек, а будто его нет. Конечно, и ответа меньше, не сам ходишь, тобой правят. Без ответа жить легче, да – толку мало».

Было что-то особенное то ли в самих этих словах, то ли в той интонации, с которой произносил их старый актер Гримо. Сергей отвернулся от плиты, на которой шкворчала порезанная тончайшими ломтиками картошка, и замер, уставившись на чтеца.

– Что? – спросил Гримо, оторвавшись от книги и сдвигая очки на кончик носа.

– Это тоже Горький написал? Вот то, что вы сейчас прочитали?

– Ну а кто ж? Не я же.

– Что-то тут революцией и не пахнет.

– Ну, ты хватил! – расхохотался актер. – Действие начинается через два года после воли, это первая половина шестидесятых годов девятнадцатого века, до революции еще глаза выпучишь.

– То есть про революцию здесь вообще не будет? – на всякий случай уточнил Сергей, почему-то обрадовавшись.

– Будет, но в самом-самом конце и совсем чуть-чуть. Ты не отвлекайся, внучок, картошку-то мешай, а то пригорит.