Горький мед

— Ну и что же вы хотите, господа хуторяне? О чем это вы? К чему клоните? — хрипло, будто кто схватил его за горло, спросил атаман.

— Как — к чему? — моментально подхватил Бондарев. — Надо, знатца, совместно сгарнизовать в хуторе новую власть. Свое временное правительство. Навроде, знатца, петроградского…

Атаман вдруг грозно стукнул насекой об пол.

— А дулю с маком вы не хотите, господа уважаемые?! — рявкнул он во все горло. — Пятьсот лет атаманы управляли Областью войска Донского, а вы — что? Пришли ее отменять?

Он даже поперхнулся от ярости. Михаил Светлоусов, громадный, рыхлый мужчина, у которого длинный черный сюртук всегда лоснился от подсолнечного масла и носил следы мучной пыли, спокойно поднял руку, и вывернутое веко его свисало мешком, обнажая уродливый, красноватый глаз.

— Ты погоди, Василь Александрович, не сепети. Давай рассудим хладнокровно. Всей старой власти крышка — это ясно! Кстати, атаманов Войска Донского давно никто не выбирал, а ставили их свыше. Августейшим атаманом всех казачьих войск был, как тебе известно, его императорское высочество цесаревич Алексей, а атаманом донским наказным — его сиятельство граф Граббе… немчура по происхождению. Это тебе тоже известно?

Михаил Светлоусов слыл в хуторе книгочием, «знал всю подноготную о чинах и званиях» высшего начальства не хуже атамана.

Все присутствовавшие в кабинете — урядник, пристав, полицейский и даже заседатель — слушали его очень внимательно.

— Так вот, Василь Александрович, изволь понимать, — твердо продолжал Светлоусов. — Царя нет, цесаревич по малолетству будет в мячика играть, голубей гонять, фон Граббе тоже вряд ли останется атаманом. В Петрограде уже приступило к делу Временное правительство. Вы, казаки, подчиняетесь ему так же, как и все мы, православные христиане.

— Не подчинимся! Никогда! — заорал Пастухов.

— То есть как это не подчинитесь? Вы — что? Не Россия?

— Мы — Россия, но мы, кроме всего прочего, — и Дон! — стукнул насекой атаман.

— Все это одни слова! — невозмутимо махнул рукой Светлоусов. — Давайте говорить начистоту, по-деловому. Так или иначе — в хуторе будет комитет или Совет. Это новая форма власти. И если хотите, чтобы мы с вами, Василь Александрович, и всеми уважаемыми людьми хутора были в этом комитете, а не какая-нибудь босотва, то давайте вместе, вы — казаки и мы — иногородние, созовем этот комитет либо Совет — называйте его как хотите — и будем править хутором вместе, сообща. Иначе сядет на наше и твое, атаманское, кресло, Василь Александрович, какой-нибудь Семка Байда, а либо Санька Пахомов и так прижмут тебя и нас, что юшка из-под хвоста потечет. Читал я, будто эти Советы в Петрограде уже провозгласили: долой войну, чтобы немца в Россию пустить, всю землю отобрать у казаков и иногородних хозяев и раздать всем неимущим крестьянам, а все капиталы, заводы и фабрики — рабочим. И верховодит всем этим Ленин. Слыхал?

— Знатца, как это… Я тоже слыхал, — подтвердил Маркиан Бондарев и снова презрительно покосился на портрет царя.

— Так вот, пока будет указ свыше — давайте составим вроде поминальника «за здравие» членов комитета и на общем сборе изберем их в новую народную власть, — твердо предложил Светлоусов и, важно развалясь на стуле, не спеша расправил сивую, свисавшую на грудь, подобно метле, бороду.

Атаман оглядел стариков-выборных тяжелым взглядом, не выпуская насеки, опросил:

— Так как, господа выборные? Чего будем делать?

— Не отдавать казачьей власти. Нехай там, в России, как знают, а мы будем жить по-старому, как жили, — твердо отрезал Пастухов. — Как же казакам без атамана?! Мысленное ли это дело!

— Знатца, вы будете, как это… по-старому жить, а мы — по-новому? Так, что ли? — ехидно сощурился Бондарев. — Две власти, знатца: одна — атаманская, другая — комитетская… Мудреное дело, господин атаман.

— Как будет — там увидим. Надо будет — и по-старому проживем, — уклончиво ответил атаман. — Подождем, что велят из Новочеркасска.

— Ну что ж, ежели так, Василь Александрович, не будь, в случае чего, на нас в обиде. Мы предупредили по-хорошему. Не обижайся, ежели не изберут тебя в наш комитет. Дело, как говорится, хозяйское. За ними сила как была, так и осталась, — все так же уверенно и спокойно проговорил Светлоусов и грузно поднялся со стула. Стул пугливо пискнул. — Тогда — бывайте здоровы. Счастливо оставаться.

Поднялись со своих мест и Маркиан Бондарев, и за все время не проронивший ни слова прасол Звонарев. Пристав, заседатель, урядник Орлов продолжали сидеть молча, ни во что не вмешиваясь. Они сами еще не знали, в какой мере будет оставлена за ними прежняя власть и как придется держать себя с населением завтра. Одно было ясно: богатеи чувствовали себя уверенно, в их руках по-прежнему оставались земля, табуны, скот, тысячные капиталы, хлеб, рыба в заповедных водах… А атаман со своей насекой выглядел не ко времени наряженной куклой.

Маркиан Бондарев первым подчеркнул это — по-хозяйски смело подошел к атаманскому столу и, показав на портрет Николая и цесаревича Алексея, посоветовал не без едкой иронии: