Горький мед

Люба не хотела идти к гостям; ей было тошно, она плохо себя чувствовала, но ее опять обступили, уговаривая лишь немного посидеть, только сфотографироваться за столом (ведь на всю жизнь память), и она покорилась: осушила глаза платком, дала припудрить себе лицо и надеть фату, дала увести себя к гостям.

Молодых усадили во главе стола. Справа, со стороны жениха, сели Дора Павловна с мужем и почетные гости: Замуруев, Алтынов, Пчелякова. С левой стороны, рядом с невестой, крестный ее Кирилл с Галей. Остальная немногочисленная калинкинская родня оказалась в дальнем конце стола, а частью в соседней комнате вместе с молодежью.

Дора Павловна сидела все так же, поджав губы, с грустным и словно бы даже отсутствующим лицом. У нее был такой вид, будто ко всему этому сомнительному предприятию она не имеет никакого отношения, но уступила, чтобы не портить настроения другим. Чего в ней было больше — печали по усопшему свату или материнской грусти на свадьбе сына, — трудно сказать, но, глядя на нее, и гости присмирели; за столом установилась выжидательная тишина. Официант бесшумно и ловко сновал за спинами, наполняя бокалы.

Копысов поднялся и, как крестный жениха, произнес тост.

— Дорогие Люба и Георгий! — сказал он с бокалом в руке. — Мы все сегодня пришли сюда, чтобы поздравить вас в этот торжественный для вас день. Ваши родители, достойные и всеми уважаемые люди, и Дора Павловна, и Гаврила Матвеич, и Мария Николаевна и покойный Иван Васильевич, которого, к прискорбию, нет с нами, много сил отдали, чтобы вас вырастить, много сделали для вашего счастья…

Он так ловко ввернул про покойного, что все как-то сразу почувствовали облегчение. Получилось так просто я естественно, будто и в самом деле отец невесты умер когда-то давно, и было весьма кстати, и благородно, и уместно вспомнить и его добрым словом за праздничным столом. Только Люба при этих словах вздрогнула и закусила губу.

— Вы, их дети, — продолжал Копысов. — стоили им немалых забот. Они воспитали вас настоящими людьми, создали все условия для счастливой жизни. И вот сейчас, молодые и красивые, вы готовитесь создать новую советскую семью. Хочу от имени всех ваших родных и друзей пожелать вам счастья и согласия в будущей семейной жизни! Пусть она медом течет! Совет вам да любовь!..

Копысов потянулся к ним со своим бокалом, все гости поднялись, стали чокаться. Зазвенели бокалы, загремели стулья, зазвучали вразнобой поздравления; фотограф откуда-то сбоку резанул яркой вспышкой. Гостя выпили стоя, потом сели и, изголодавшиеся в долгом ожидании, дружно набросились на закуски.

Люба отпила глоток из своего бокала, но вино показалось ей горьким и неприятным. Она машинально поискала глазами на столе, чем бы заесть, сморщилась от отвращения при виде всех этих острых закусок, отломила кусочек свежего хлеба, но и хлеб только поднесла ко рту, тут же отложила в сторону. Ее мутило. Неотступная тягучая тошнота, зарождаясь где-то пониже груди, волнами поднималась к горлу, холодной противной слабостью растекалась по плечам и рукам, тупо кружила голову. Она старалась терпеть, сидеть прямо и держать голову высоко, но было невыносимо противно видеть эти жующие рты, слышать жужжащий рой гостей, хотелось закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы никого не видеть и не слышать.

Когда налили по второй, кто-то в соседней комнате неуверенно выкрикнул «горько» в расчете на поддержку соседей. Но его не поддержали, и он замолк. Зато уж с третьей рюмкой требовательно, хоть и вразнобой, закричали, и ей пришлось поцеловаться с Жоркой. И опять резануло по глазам вспышкой.

Потом поднялся полный, представительный Замуруев, и гости выжидательно замолкли. Привыкший выступать и заседать в президиумах, Замуруев стоял небрежно, раскованно, держа бокал между двумя пальцами и, пока не установилась полная тишина, слегка что-то дожевывая.

— В этом гостеприимном доме, — произнес он звучным баритоном, — за этим скромно сервированным столом… — он сделал паузу, пережидая смешки оцепивших юмор гостей, — я хочу поднять тост за хозяев этого прекрасного дома, за несравненную Дору Павловну и милейшего Гаврилу Матвеича! За то, чтобы тепло и радостно жилось молодым в этом доме, чтобы для Любочки он стал родным!..

Гости одобрительно зашумели и потянулись чокаться, но Замуруев показал жестом, что рано, он еще хочет говорить.