Горький мед

Ольга понимала, что обеду суждено плавно перейти в ужин и что теперь до самого позднего вечера родственников не оторвать от стола и от нескончаемой беседы. Она встала, извинилась, сказав, что должна непременно заканчивать работу, и ушла в свою светелку. Ольга решила, что не позволит никаким посторонним мыслям отвлечь себя от злополучной рукописи и, пока не прочтет все, не разрешит себе думать о Светке, о Шурике и о вторжении в ее квартиру непрошеных гостей.

Поначалу это казалось делом почти непосильным, так как доносившийся с террасы смех и громкие возгласы постоянно возвращали ее из театрального абсурда в мир житейских перипетий, но понемногу она втянулась, перестала слышать голоса и другие посторонние звуки и потеряла даже счет времени.

— Олюшка, ты же больше четырех часов сидишь не вставая, — укоризненно сказал дядя Паша, входя в светелку и усаживаясь на топчан. — Лариса с Тамарой рассказали уже, как тебе плохо было вчера. — Дядя Паша с тревогой посмотрел на нее. — Конечно, это переутомление. Нельзя же так надрываться, пойдем в саду погуляем.

* * *

Предвечерняя прохлада окутала сад, нежаркое солнце, завершая свой ежедневный обход, зависло над горизонтом, его кроваво-красный цвет казался неестественным и жутковатым. Дядя Паша хозяйским глазом обводил свои угодья и вслух рассуждал о новых посадках, о дополнительной теплице и, конечно, об увеличении пасеки. Ольга, неторопливо шагая рядом с ним мимо яблоневых деревьев, не вникала в подробности планов по реорганизации хозяйства, она отмечала только радостные интонации дядипашиного голоса, в то время как отдельные слова с трудом доходили до ее сознания.

Сад притих, готовясь ко сну: те цветы, которые на ночь уходят в себя, захлопнули свои лепестки, деревья замерли в каком-то дремотном оцепенении, и легкий туман низко застелился по травке, как бы заботливо укрывая землю прозрачным покрывалом. Запахи усилились, и Ольга подошла к небольшой грядке с любимыми флоксами, которые издавали такой знакомый, такой нестерпимо пьянящий аромат, что ей захотелось зарыться лицом в эти душистые соцветья и дышать только им. Она сорвала один стебелек, чтобы поставить в воду у себя в светелке, и оглянулась вокруг.

И внезапно, словно впервые увидев эту картину засыпающего сада, Ольга была потрясена величественной простотой, незыблемостью и бесконечной новизной окружающего. Дыхание вечности почудилось ей вдруг в березе, золотисто-розовой от последних лучей солнца, в клубах пара, идущего, казалось, из самых недр вздыхающей земли, в мудрой вороне на заборе, напряженно косившей одним глазом, и беспричинная радость, какой-то немой восторг охватили ее, и все тревожные события последних месяцев неожиданно показались до смешного ничтожными и не заслуживающими внимания, во всяком случае столь пристального, какое она им уделяла.

От этого ощущения возникло чувство ценности и глубокой осмысленности любой человеческой жизни, и ее в частности, и ценность эта представлялась безусловной, как данность, и в доказательствах не нуждалась, раз существовала эта величественная гармония мира, где береза розовеет от заходящего солнца, где ворона сидит на заборе и дышит земля.

Дядя Паша возился на грядке с кабачками и патиссонами и не заметил ее просветленного состояния.

— Посмотри, Олюшка, какой красавец! — улыбаясь, сказал он, протягивая сорванный круглый овощ, похожий на огромную тарелку. — Вот мы завтра попробуем, каков он на вкус.

Становилось свежо, и они вернулись в дом. Домочадцы сидели на террасе за большим самоваром, весь стол был уставлен вазочками и плошками с вареньем различных сортов. Ольга от чая отказалась, сразу прошла в светелку и поставила флоксы в банку с водой. Она легла на кровать, боясь расплескать, растерять как-нибудь это новое ощущение, полученное в саду.

Проснулась она рано, когда все еще спали и слышалось только пение птиц да озабоченное хриплое кукареканье какого-то запоздавшего петуха.

Выйдя в сад, Ольга радостно вздохнула всей грудью навстречу приветливому солнцу и пошла к рукомойнику. Веселый сад, оживший после ночного покоя, встретил ее разноцветьем раскрывшихся цветов и волнами с детства знакомых запахов.

Умывшись, она вернулась в светелку и села за рукопись, твердо решив одолеть ее вчерашним методом полного погружения в работу. Это ей удалось, она не услыхала матери и тети Тамары, которые, проснувшись, принялись готовить завтрак, не слышала шагов дяди Паши, который отправился прямо с утра к Степанычу, чтобы обсудить с ним вопросы своего пчелиного хозяйства. И только когда дядя Паша громко постучал в дверь ее светелки, Ольга очнулась и оторвала голову от работы.

— Не спишь уже, Олюшка? — спросил он, входя в комнату с крайне озабоченным видом. — Я сейчас от Степаныча… он радио круглые сутки не выключает…

— Что-то случилось, дядя Паш? — заволновалась она.

— Да понимаешь… тут такое дело… — нервно проговорил он. — Непонятное что-то творится… Какая-то комиссия по чрезвычайному положению образовалась… президент отстранен…