Горький мед

Она и в самом деле изнывала от одиночества, тоски, душевной опустошенности. Физически они с Дугом были вместе, но то была близость людей, разделенных бурным потоком. Не перейти вброд, не перебросить моста, не переправиться на лодке. Да никто из них и не стремился к этому. Глэдис казалось, что Дуг ее предал и бросил, а он со своей стороны считал, что у нее нет никакого права требовать от него больше, чем он может дать.

— Да, что-то надо делать, — согласился Дуг. — У тебя есть какие-то предложения? Что ты решила по поводу своего пресловутого возвращения в журналистику? Или ты продолжаешь считать, что это твое право?

Глэдис слегка заколебалась. Она не собиралась отказываться от своей мечты, но сейчас ей опять показалось, что цена слишком высока. Она еще не была готова к тому, чтобы разорвать договор, который они заключили семнадцать лет назад. Часто Глэдис казалось, что она вообще никогда на это не отважится.

Поэтому она решила смягчить свои слова.

— Я не имела в виду полноценную журналистскую карьеру, — сказала она. — Мне просто хотелось, чтобы Рауль подобрал для меня какие-нибудь небольшие задания, которые я могла бы выполнять в свободное время. Я, если можно так выразиться, не собиралась распахивать дверь настежь — я хотела только, чтобы у меня была маленькая щелочка, сквозь которую я могла бы смотреть на мир и дышать. Это, похоже, его взорвало.

— Эта твоя «щелочка» в конце концов превратится в огромную дыру! — воскликнул он. — И по-моему, именно на это ты рассчитываешь.

— Ты ошибаешься, Дуг! — возразила Глэдис. — Ведь я же отказалась от корейского задания, хотя мне очень хотелось его сделать. Как видишь, я вовсе не стремлюсь разрушить нашу жизнь. Я только хочу спасти себя.

Но Глэдис уже понимала, что дело не только в этом. Главная проблема заключалась в том, что Дуг не любит ее. Мириться с этим Глэдис было труднее, чем со всем остальным. Глэдис хотела любить и быть любимой. Ради этого она готова была вновь пожертвовать чем угодно.

— Я же тебе ясно сказал, что я думаю по поводу твоей работы… — раздраженно проворчал Дуг. — Ты должна была образумиться, но, я вижу, ничего не изменилось. Что ж, если хочешь, можешь рискнуть.

— Это жестоко, Дуг! — со слезами на глазах воскликнула Глэдис. — Ты словно толкаешь меня к краю крыши.

— И что? — холодно отозвался он. — Разве тебе не все равно? Ты готова пожертвовать нашими детьми, нашей семьей, нашими жизнями, наконец, — так чего же тебе еще? Коли ты решила поступать только так, как тебе нравится, — валяй. Я тебе препятствовать не собираюсь. Твой риск — твой выигрыш. Или проигрыш.

Услышав его последние слова, Глэдис невольно подумала о том, что Дуг как будто действительно поощряет ее к решительному шагу.

— Ты не понимаешь, — сказала она негромко, — если сейчас я тебе уступлю, когда-нибудь это непременно нам аукнется. Брак не может существовать, если одному из партнеров наплевать, что думает и чувствует другой. А именно так ты поступаешь со мной.

— Ты несешься, закусив удила, и даже дети не могут заставить тебя опомниться. Но я все равно скажу тебе в последний раз: ты хочешь получить все сразу, но это невозможно. Дети, семья и карьера — это вещи принципиально несовместимые. Рано или поздно приходится выбирать что-нибудь одно, раз и навсегда. Ничего изменить потом невозможно. Детей уже никуда не денешь, от них не откажешься, если только ты не полная эгоистка.

В ответ Глэдис машинально кивнула, хотя ей было понятно, что все это просто чистый шантаж. Теперь на чаше весов оказались их дети. Значит, или семья, или право быть личностью!

— Ты высказался достаточно ясно, — заметила она, вытирая глаза бумажным полотенцем. — Ну хорошо, предположим, я «образумлюсь», как ты выражаешься. Что тогда? Это может гарантировать мне твою любовь, уважение, признательность до конца моих дней?

— Не понимаю, что тебе еще нужно! — раздраженно воскликнул Дуг. — По-моему, ты совершенно спятила! С некоторых пор ты ведешь себя так, словно ожидаешь награды за то, что являешься женой и матерью. Но ведь это твой долг! Насколько мне известно, еще ни один человек не получил Пулитцеровской премии за то, что жил нормальной жизнью.

Если ты рассчитываешь, что я буду целовать тебе ноги каждый раз, когда ты приготовишь детям обед или заберешь их из школы, ты сильно ошибаешься. Я не знаю, что на тебя нашло, но, если ты действительно хочешь сделать карьеру и болтаться по всему миру, словно ведьма на помеле, тебе придется за это заплатить.

— А я и так расплачиваюсь за то, что вообще заговорила с тобой об этом. Ты наказываешь меня вот уже почти три месяца, каждый день и каждый час!

В глазах Дуга вспыхнул гневный огонек.

— Ты заслужила это. Ты поступила с нами бесчестно. И просто подло, — отчеканил он. — Ты предала всех нас. За все семнадцать лет ты ни разу не упоминала о том, что собираешься вернуться в журналистику, и вдруг тебе приспичило получить Пулитцеровскую премию и стать знаменитой. Что ж, давай, получай, если тебе наплевать на меня и на детей!..