Горький мед. Гренландская кукла. Кодекс смерти. Девятый принцип. Перст Касандры

— Если тебе понадобится помощь, только скажи. У нас найдется время и найдутся работящие руки. Меня зовут Лоренцо Карли, моего друга — Паоло Серверо.

Они вежливо поклонились и вернулись к своим столикам.

От действия хорошего вина не осталось и следа. Бутылка почти опустела, Фредрик не стал тревожить осадок.

Пока тебя не завернули в серую бумагу. Он размышлял над этой угрозой. Это итальянское выражение можно было толковать двояко. Либо «тебя положат в гроб и закопают в землю», либо «тобой будут манкировать». Так или иначе — угроза. Серьезная угроза.

Он подозвал жестом синьора Ратти, чтобы рассчитаться. Лицо трактирщика по-прежнему оставалось загадкой для Фредрика. Он не поскупился на чаевые, похвалил вино. Разменял несколько бумажек на монеты для телефона-автомата. Когда встал, чтобы уходить, Ратти спросил его:

— Тебе в самом деле понравилось вино?

Фредрик всплеснул руками.

— Вино волшебное, синьор. Не понимаю, почему ты усомнился в моем отзыве.

Трактирщик прокашлялся, но ничего не сказал. Фредрик простился и вышел на площадь.

Полистал телефонную книгу. Кротоне… Не без труда отыскал телефон главы церковно-административного округа: «Prefettura la Chiesa della Crotone». Повезет — все станет на свои места. Во всяком случае, получит какой-то ответ. Он говорил долго и внятно. Почувствовал, что его поняли правильно и все, что можно, будет сделано. Повесил трубку, довольный разговором.

Спустившись к маленькой пристани, Фредрик присмотрел себе тенистый уголок подле одного сарая, сел там и надолго погрузился в размышления.

Шел третий час, когда он снова поднялся к площади. И сразу понял: что-то случилось. Площадь была почти пуста, в кафе синьора Ратти — ни души, хотя обычно в это время вовсю уписывали макароны. Он и сам настроился перекусить в ожидании часа, когда придет пора навестить Женевьеву.

Ему не понадобилось долго гадать, куда все подевались: на участке с развалинами собралась целая толпа, люди стояли вкруг, что-то молча рассматривая. Многие мужчины держали шляпу в руках, прижимая ее к груди.

Фредрик бегом поднялся туда. Пробиться через толпу было невозможно, и он взобрался на стену, чтобы увидеть, что происходит.

В центре круга лежал человек. Неподвижно. На спине. Глаза были широко открыты, одна рука сжимала лопаточку. Фредрик тотчас узнал его. Сторож, синьор Лоппо.

— Что случилось? — он схватил за руку синьора Карли, который представился ему в кафе.

— Это синьор Лоппо, — ответил тот со слезами на глазах. — Он мертв. Четверть часа назад его нашла синьора Нанфи, когда отправилась собирать целебные травы для своего мужа-ревматика. Увидела — лежит вот так, глядя в небо.

— Полиция? Врач? — Фредрик потряс Карли за плечо.

— Врач скоро будет. Il poliziotto Нурагус уже осмотрел беднягу Лоппо. Говорит, что о преступлении не может быть и речи, никаких повреждений не обнаружено.

Какая-то женщина, истерически рыдая, упала на колени возле покойника. Синьора Лоппо…

— У них четверо малых детей, — сказал Лоренцо Карли и отвернулся, вытирая слезы.

Фредрик сидел в своем номере. Здесь было прохладно и тихо. До четырех часов, когда назначена встреча, оставалось всего несколько минут. Он смотрел на свою тетрадь. Чистые листы. Он не продвинулся ни на шаг после того, как покинул место, где разыгралась трагедия.

Чистые листы. Почти чистые. На одной странице вверху были написаны три имени:

Марко Албелли.

Альдо Пугги.

Синьор Лоппо.

«Пифагорейцы», — подумал он. Почему-то имена трех покойников связывались в его мыслях с тем, что он читал утром. Когда сам Пифагор ушел из жизни, его школа оказалась причастной к разного рода раздорам, и многие члены ее погибли. Одних сожгли, других, говорит предание, поразила невидимая молния. Но кое-кто бежал и продолжал развивать мистическую часть философии Учителя.

Невидимая молния, поражающая людей?

Он застал Женевьеву, как было условлено, сидящей на скамейке в саду перед клиникой. Она бросилась ему на шею с таким жаром, что они упали и покатились по траве.

Потом они поднялись в ее комнату, где окна вскоре запотели от эманации страсти. Они были ненасытны, три года ожидания и желания наконец нашли свой выход, невысказанные мысли и слова обрели форму и смысл, и хмель был сладок, и казалось, ему не будет конца.

Они пели дуэтом в ванной, потом ели фрукты и пирожные, которые Женевьева принесла на расписных блюдах.

— Пока не встретила тебя, думала, что все норвежцы холодные и инертные, — поддразнила она Фредрика, запихивая ему виноградину в нос.

Он чихнул и ответил:

— Я думал, что французские девушки чванливые и спесивые, отбиваются от вежливых поклонников острыми каблуками.