— Букетик фиалок в саркофаге даже не завял за четыре тысячи лет. — Так мне во всяком случае сказали. — Когда цветы попали ко мне, они уже высохли, и я перемолол букетик на порошок. Когда я добавляю в кипящее масло всего лишь щепоточку этого порошка, получается экстракт, который по силе запаха затмевает все известные мне экстракты и духи. Однажды я бросил несколько крупинок на клумбу, где уже росли фиалки. Самые обычные фиалки. И там, где я посыпал порошком, мистер Фредрик, эти самые обычные фиалки превратились в прекраснейшие большие цветы, подобных которым никто не видел! И они не вяли многие месяцы. Наши предки были намного мудрее нас. Так считает Мохаммад.
Фредрик выслушал этот рассказ с большим интересом. Он, конечно, слышал не раз и не два всякие фантастические истории о пирамидах и их богатствах, но что-то подсказывало, что от рассказа «доктора» Мохаммада не стоит отмахиваться.
— Ты знаток запахов и, я думаю, настоящий король алхимиков, стоит только понюхать твои прекрасные духи. Так вот, как ты думаешь, какие тайны может помочь разгадать этот букетик фиалок? — Фредрик был совершенно серьезен.
— Мой добрый друг. Мохаммад не глуп. Ведь недаром его зовут доктором. Я знаю тайну фиалкового порошка. Но знание, к моему глубокому прискорбию, еще не равнозначно умению творить подобное. Букетик вельможи состоял из двенадцати-пятнадцати фиалок. Но в действительности в каждом цветке были миллионы или даже сотни миллионов фиалок! Жители Древнего Египта владели секретами, не известными нам. Они знали, как из многих конкретных особей цветов, растений или животных сотворить одну-единственную, но обладающую качествами их всех вместе взятых! Я не могу объяснить, как им это удавалось, но так оно и было. — И с этими словами доктор Мохаммад принялся заворачивать свой бесценный кувшинчик в тряпки.
Фредрик наморщил лоб. Тысячи, миллионы индивидов, спрессованные в один! Только человеку, имеющему дело с духами и экстрактами, могла прийти столь странная мысль! Ведь парфюмеры как раз и занимались тем, что изготовляли сильные экстракты, вытягивая запахи из большого количества сырья. Все абсолютно логично.
Чашки опустели. Мохаммад откинул полог перед дверью и позвал продавца чая. Было уже довольно поздно, и базар покидали последние покупатели. Фредрик встал с подушки и принялся массировать затекшие ноги.
Shukran, доктор Мохаммад.
Мохаммаду не хотелось отпускать гостя так рано, но Фредрик был непреклонен. Он должен торжественно пообещать прийти к «доктору», и не раз, и как можно скорее — у разговорчивого египтянина есть о чем порассказать. Настоящие чудеса. Некоторые из этих чудес Мохаммад хотел бы продать, но только настоящему другу, ценителю древностей. Мистер Фредрик не должен забывать путь на базар. Фредрик вышел на улицу, и поток покупателей понес его к выходу. Женщины были одеты в основном в темные платья и несли на голове узлы с покупками, рядом вышагивали мужчины, а вокруг носились стаи мальчишек, и лишь изредка в толпе мелькал одинокий турист. В нишах торговцы готовили себе ужин, и Фредрик уловил запах firakh mashwi, жареной на вертеле курицы и свежеиспеченных на углях лепешек. А в самых темных уголках базара расположились старейшины покурить кальян. С тысяч минаретов и мечетей доносился призыв имана, mu`eddins. Фредрик не чувствовал усталости. Он брел по улице Эль-Бустан к мосту Тахрир. Пересек площадь между Каирским музеем и отелем «Хилтон». Разглядывал по пути прохожих. На минутку остановился у витрины посмотреть на выставленные папирусы. В Каире почти нет уличных ресторанов, и Фредрик не знал, куда бы ему приткнуться. Может, вернуться к отелю? Кажется, там в садике у входа стоят несколько столиков. Кафе действительно существовало и даже оказалось открыто. Фредрик устроился под финиковой пальмой, в листьях которой мерцал красный фонарик. Кроме него, в кафе сидела еще семейная чета арабов, за соседним столиком, кажется, итальянцы, и немного поодаль — четверо немцев, которые, как всегда, уткнулись в пиво. В Ниле отражалась луна. Если бы не шум автомобилей и не отвратительный запах выхлопных газов, то Каир был бы раем на Земле. Очутись он здесь лет на пятьдесят пораньше, тут же, без сомнения, влюбился бы в город.