Горький шоколад

В общем, одним весенним деньком мой сын ко мне пришел, и мы познакомились. Как я был счастлив, Кира! Невероятно счастлив, поверь, просто разрывался от счастья. Мир, известный до самых гадких и отвратительных мелочей, давно неинтересный и мрачный, снова расцветился разноцветными красками – я снова стал чувствовать запахи: вот сирень расцвела, вот жасмин. А вот пахнет в лесу грибницей и прелыми листьями. Счастье, кругом одно счастье! И все тут. Я снова стал жить. Мне было для кого, Кира. У меня появился сын. А я тогда уже отлично знал, что такое одиночество и усталость. – Он резко развернулся и посмотрел на нее.

– Да, да, Лешенька! – поспешила его поддержать Кира. – Конечно же, я все понимаю! Такое счастье, господи, – обрести сына! Ты ведь уже не надеялся, не рассчитывал. А тут сын!

Зяблик молча кивнул и повторил:

– Да, сын. Спасибо.

– За что же спасибо, господи? Я за тебя так рада, Зяблик!

– Ну, еще кофе? Или чаю?

Кира нетерпеливо отмахнулась:

– Да потом! Давай, рассказывай дальше! Делись своим счастьем! А мама его? Твоего мальчика? Вы… подружились?

– Подружились, можно сказать. Зла она на меня не держала. Это был ее выбор, я же ничего не знал. Нет, я себя не оправдываю, сволочью я был еще той! Бросил ее и все тут же забыл. Да и романа у нас особого не было – так, пару раз всего встретились, и все, разошлись как в море корабли. И никогда больше не пересекались. Она меня простила, конечно. Да и сколько воды утекло! Умница она была, все про меня понимала, про баб моих, про мою жизнь. Словом, все у нас с ней сложилось – по-дружески, по-соседски. И она была счастлива, что мы теперь есть друг у друга – я и ее сын. Мой сын. Я тебя не утомил? – спросил он. – Ты не устала?

– О чем ты, ей-богу? – горячо возразила Кира. – Давай продолжай!

И Зяблик продолжил:

– С парнем моим у нас сложились хорошие отношения. Не сразу, конечно. Шли мы тихонько и осторожно – боялись спугнуть. Но в конце концов мы подружились. Два раза вместе ездили на море – он захотел. Ох, как я ненавижу эти переполненные народом пляжи, эти тела, эти курорты! Но стойко терпел – ради сына. В Карелии были, сушили грибы, собирали ягоды – бруснику, клюкву. Он говорил – мама любит. А я и не знал, что она любит, его мать… А на море, в Алуште, он искал ей подарки – и радовался, когда покупал.

Женился он рано, едва исполнилось двадцать один. Говорил, что страшно влюбился. Мать его отговаривала, а я поддержал: сам прожил бобылем, остался одиноким – слишком долго раздумывал. Да и девочка оказалась хорошая, из Питера. Правильная. Сыграли свадьбу, и они зажили. Я подарил им машину – продал тут кое-чего и подарил. В общем, все было нарядно. – Зяблик замолчал и нахмурился. – А потом, Кира… А потом они поехали в путешествие. В Ригу. И по дороге разбились. Она умерла сразу, не приходя в сознание. А он… Его, слава богу, спасли. За три года девять операций.

Мы привезли его в Москву. Я поднял всех, как понимаешь. Вызвали лучшего хирурга из Склифа. Собирали его по частям. – Зяблик снова замолчал и закурил сигарету.

– И? – не удержалась Кира. – Как он сейчас? В порядке?

– В порядке. После того, что случилось, он в полном порядке. Потому что живой. Только не ходит – позвоночник. Руки работают плохо, но ложку мы держим! Он все понимает – мозг не пострадал, интеллект полностью сохранен. А ноги… Ног нет. В смысле, мертвые ноги.

Кира молчала, не находя слов. Чем утешить? Банальным «держись»? Какие там слова, когда такое беспросветное, бездонное горе! Господи боже! Бедный Зяблик, бедная мать его сына! И бедный парень! Кошмар.

– Ну и еще его вечная вина за жизнь жены. И моя, – за то, что я купил эту чертову машину, будь она проклята!

– Зяблик! – Кира погладила его по руке. – Ты герой, Зяблик! Знаешь, я ведь всегда считала тебя человеком… – Она запнулась, подыскивая слова. – Прости – облегченным, что ли? – равнодушным… немного. Считала, что ты из тех, кто не заморачивается, не берет ничего в голову. Была уверена, что всякие там сопли, сентиментальность ты считаешь лишними. Словом, живешь для себя и во имя себя.

Зяблик горько улыбнулся:

– А в чем ты ошиблась, собственно? За что извиняешься? Дорогая моя, все так и было! Скотиной я был порядочной, чего уж там. Оставлял своих женщин, жил в свое удовольствие, плевал на всех, кроме себя. Нет, намеренно зла не делал, по крайней мере мне так казалось. Но и добра, кстати, тоже, увы…

– Что ты! – возмутилась Кира. – Как же – не делал добра? А нам с Мишкой? Да если бы не ты! – Она махнула рукой. – Ты и представить себе не можешь, что значили тогда для нас твои деньги! Не просто помогли – они нас спасли! А то, что ты нас приютил, дал нам кров?