Горький шоколад

Проблемы, проблемы… Самой большой из них стала Ари, которая настойчиво, изо дня в день пыталась поговорить с сестрой, объясниться, извиниться. Калли резко пресекала все эти попытки поговорить по душам. Ей незачем было прощать сестру. Она ее и не обвиняла. Бедняжка Ари давно наказана, и гораздо больше, чем того заслуживала. А в душу свою Калли никого не пустит.

Наверное, Ари была так настойчива потому, что у нее имелся секрет. Впрочем, Калли разгадала его мгновенно.

Каллиста исподволь посмеивалась, когда Ари иногда исчезала, невнятно бормоча что-то про дополнительную работу.

Ари убегала к Айви. Калли не знала, как они умудрились помириться после всего случившегося, но предполагала, что здесь не обошлось без участия Старка-старшего.

Айви и Лукас. Каллисте было ужасно интересно, как Лукас Старк учит своего непутевого братца уму-разуму. Она была уверена, что это «учение» вышибет из Айви всю молодецкую дурь до последней пылинки. И больше уже историй с орнитоптерами не повторится…

Каллиста избегала не только кающуюся сестру, но и весь остальной мир, такой пустой и холодный. Мир, в котором она пребывала одна. И лица в нем казались тенями, и свет был тусклым, как от коптящей свечки. Калли бродила по улочкам своего родного города и не узнавала его. Как будто это был город из параллельного мира, а она — инопланетянка, завернувшая в него всего на минутку. А потом настал тот искристый день… Калли точно было известно, когда она забеременела. Те часы она помнила поминутно. Посекундно. Это случилось той ночью, когда Лукас увлек ее, связанную, в пылающий ад. Тогда он даже не помышлял о мерах предосторожности. Он ими сознательно пренебрег. Что он тогда сказал? «Мне необходимо почувствовать тебя собой»…

Какие эмоции испытала она, когда поняла, что носит ребенка от Старка? Нет, не ужас и не панику. Их и в помине не было. Скорее это походило на чувство вселенского умиротворения, граничащего со счастьем. Все мрачное в ней улеглось, примирилось, озарилось теплым светом. В мире она была теперь не одна.

Паника охватила Ариадну, когда Калли невзначай за ужином сообщила ей «новость». Ари расплакалась, забегала по дому, проклиная и все на свете, и подлого мерзкого негодяя Лукаса Старка, и особенно себя. Потом упала перед Калли на колени и принялась снова просить у сестры прощения. Но когда заикнулась про аборт, то прикусила себе язык в буквальном смысле до крови: Калли наградила ее таким взглядом, которой по силе равнялся удару током в несколько тысяч вольт.

Ари от этого взора-молнии сразу притихла, ночь молчала, не спала. И вскоре уже сама мечтала о появлении племянника или племянницы. За пару дней она изучила все товары в магазинах для новорожденных и, кажется, принялась потихоньку прикупать милые младенческие вещички.

Но Калли, радуясь своему будущему малышу, терзалась от противной мысли, что Лукасу Старку станет известно о ее беременности. В этом крохотном городе ничего нельзя скрыть. Что сделает Старк? Более всего Калли боялась, что он ничего не сделает. И этого равнодушия она не перенесет.

Именно поэтому она решилась уехать. Куда — не важно, лишь бы подальше от мистера Лукаса Старка. Туда, где она о нем не вспомнит ни разу. Где сможет успокоиться и уговорить сердце молчать.

— Хелло, Лукас. Это Ари Саймон.

— Хелло, сладкая. Как дела?

— Все отлично.

— Ну конечно же. Тогда почему ты звонишь?

— Калли беременна.

Пауза. Вздох. Смешок.

— О! От кого, надо полагать, я могу не спрашивать?

— Точно.

— Но почему эту радостную весть мне сообщаешь ты, а не сама Калли?

— Она не хочет.

— Логично. Ну а ты зачем это сделала?

— Калли собирается уехать из города. Для нее это почти самоубийство. Я не хочу терять ни ее, ни ребенка. Вашего с ней ребенка …

— Чего ты хочешь от меня?

— Не дай ей исчезнуть.

В телефонной трубке опять возникла пауза, которая сменилась лукавым хрипловатым смехом:

— Знаешь, Ари, у тебя отлично получается подставлять свою сестру…

Розовая… С бантиком… Левая…

Калли с нежностью вертела в руках тапочку. Она унесла ее из лукасовской темницы. Тогда она не знала, зачем подняла ее, когда уходила. Взяла и все. И теперь левая розовая тапочка стала ее главным сокровищем.

Ее страшной розовой тайной.