Горький сладкий плен

— Он хотел сбежать, ранил моего воина и заслужил смерти, — солгала я, пристально гладя на свою жертву и пытаясь навести ее на определенную мысль: — Но тебя это уже не касается. Ты свое желание загадал. Любое желание.

Ну, дорогуша, соображай быстрее, не будь дубом.

Однако Э’эрлинг явно не отличался хорошей смекалкой. Он упорно не понимал, что я хочу до него донести, и вместо того, чтобы плясать под мою дудку, похоже, собрался броситься в драку с палачом.

— Любое желание, — повторила я под вопли А’алмара и нетерпеливо постучала ногой по земле. — Ты же не хочешь изменить свое желание?

Э’эрлинг дернулся, словно озаренный догадкой.

— Я хочу перезагадать желание! — выпалил он и впился в меня жадным взглядом. Его глаза лихорадочно блестели. На лбу вздулись вены.

Ну наконец-то! Хвала Многоликой! Дошло-таки!

С трудом я прогнала коварную улыбку, зародившуюся в уголках губ.

— И какое же?

— Отпусти нас обоих.

Неожиданно. Он должен был попросить о другом. Мысленно я закатила глаза и закрыла лицо ладонью. Ну и кто тут, спрашивается, дуб?

В любом плане что-то может пойти не так, но умный человек всегда найдет способ обернуть обстоятельства себе на пользу.

— Свою часть уговора я выполнила. Магия клятвы развеялась. Если ты хочешь изменить желание, я могу пойти тебе навстречу, а могу отказать. Все зависит от того, понравится мне твое новое желание или нет. Пока не нравится.

Скрестив руки на груди, я посмотрела на эльфа с намеком, красноречиво. Не понять значение этого взгляда мог только тугодум, а, вопреки первому впечатлению о себе, тугодумом Э’эрлинг не был.

Его рот растерянно приоткрылся. Взгляд беспомощно метнулся к пленнику на плахе. А’алмар плакал. Черная повязка на его глазах намокла от слез.

В этот момент я почему-то вспомнила о белом пушистом щенке, которого еще ребенком нашла под стенами Цитадели и приютила. Он был таким мягким, вилял хвостиком-колечком. Чтобы увидеть его черные глаза-бусинки, надо было убрать с мордочки заросли смешных кудряшек.

От воспоминания кожа на руках стала гусиной.

Туман. Его звали Туман. Как нашу Цитадель.

Меня затошнило.

— Решайся, — прохрипела я и махнула рукой, дав палачу знак.

Меч начал медленно опускаться. Очень медленно. Слишком медленно, чтобы перерубить шею.

— Стой! — в панике закричал Э’эрлинг.

Лезвие застыло в сантиметре от позвонков, обтянутых кожей.

— Отпусти его. Только его. Такое желание тебе нравится?

Дыхание с шумом вырывалось из груди Э’эрлинга. Могучие плечи обреченно поникли. Рубашка на эльфе была разодрана, и одна пола съехала в сторону, обнажив сосок.

Бездумно я протянула руку и покатала этот нежный, уязвимый комочек плоти между пальцами. Моя жертва судорожно вздохнула.

— Или просто не убивай его, — шепнул Э’эрлинг, окаменев под моей лаской. Он стоически терпел нежеланное прикосновение и не пытался отстраниться, хотя ему наверняка очень этого хотелось. — Не убивай его. Позволь мне изменить свое желание.

«Туман. Его звали Туман. Как нашу Цитадель».

Шрам на моем лице вспыхнул болью, словно свежая рана. Воспоминания нахлынули, как внезапный шторм.

Я снова чувствовала, как кровь заливает щеку и левый глаз.

На задворках разума жалобно заскулил щенок, а следом, как наяву, раздался холодный, пробирающий до костей голос Смотрительницы: «Запомните, девочки, любовь — наивысшее зло. Она делает ситхлиф слабыми. Отриньте любые привязанности».

Холодная капля упала на лоб. Начинался дождь. Тучи затянули солнце.

«Отриньте любые привязанности».

Задрожав, я оставила сосок Э’эрлинга в покое, и эльф суетливым жестом запахнул полы рубашки, спрятав от меня свою грудь.

«Опасно, — пронеслось в голове. — Опасно! Опасно! Опасно!»

Дождь усилился. Все новые и новые капли падали мне на лицо.

— Опасно, — шепнула я на грани слышимости, а потом до хруста стиснула зубы. — В палатку ко мне. Обоих.

Меч палача со скрежетом вошел в ножны. Под ногами зачавкала грязь. Проклятый Туман все скулил и скулил в глубине моего сознания, ненавистный голос все свистел и свистел в голове, как ветер в ущелье: «Отриньте любые привязанности».

Смотрительница была права. Привязанности делали слабыми не только ситхлиф, но и эльфов. Э’эрлинг мог уйти, но остался в плену, чтобы спасти друга. Наверное, в глазах ушастых сородичей это делало ему честь. Моя наставница назвала бы его дураком.

— Ненавижу, — ветер донес до меня тихий шепот Э’эрлинга.

Я невольно коснулась шрама на своем лице.

Глава 8. Ситхлифа

Эмоций было много, сильных и самых разных, но завтрак не доставил мне удовольствия. Воспоминания испортили настроение и аппетит. Я не знала, зачем позвала в свою палатку сразу обоих эльфов. Больше всего на свете мне хотелось остаться в одиночестве.