Горький: страсти по Максиму

Бо́льшая часть их переписки каприйского периода – это жестокая перепалка или, выражаясь по-ленински, драчка. Но при этом они считают друг друга товарищами, обращаются друг к другу “дорогой мой человек”, “дружище” и т. п. Не надо быть психологом, чтобы понять: внутри одной партии Горький и Ленин были несовместимы. Они давили один на другого своими авторитетами, оба претендовали на лидерство, пусть и понимая его по-разному. Внутри партии это были два сома в одном аквариуме. Но если у Горького, кроме партии, были и другие занятия и интересы, а главное – другой круг общения, то у Ленина, кроме его партии, не было решительно ничего. Поэтому, по всем сектантским законам, он должен был ненавидеть Горького, который покушался на его лидерство в партии. Но между тем странное подобие дружбы действительно существовало, это просто невозможно отрицать. Может быть, их притягивало друг к другу по каким-то объективным законам, как притягивает друг к другу всякие крупные тела, планеты или корабли.

Для Ленина Горький и партийный фракционер, и великий писатель. Как фракционер (Ленин в письмах часто повторяет это слово – “фракция”, – возможно, чтобы напомнить его status quo в партии) Горький виноват перед Лениным бесконечно! Он посягнул на сектантскую этику! Мало того, что вместе с другими большевиками-отщепенцами, Богдановым и Луначарским, он “ревизует” марксизм, создает в этом духе школу для рабочих, куда – это уже просто возмутительно! – приглашает самого Ленина читать лекции. Но он выносит сор из избы! Он объявляет о своих “богостроительских” идеях в печати и даже – ну это уже вовсе за пределами сектантского понимания! – присылает в любимое детище Ленина, газету “Пролетарий”, статью “Разрушение личности”, в которой солидаризуется с “ревизионистскими” идеями Богданова.

Богданов в это время находится в Женеве и выслушивает от Ленина “мнение” не печатать статью Горького. Богданов, как и Ленин, соредактор “Пролетария”. Третий – И. В. Дубровинский. Богданов возмущен. Как? Не печатать Горького? Горького?! Богданов требует “третейского суда”, говоря партийным языком, “тройки”. И проигрывает. Дубровинский – на стороне Ленина.

И вот Ленин, не стесняясь, сообщает об этом в письме “другу”: “Когда я, прочитав и перечитав Вашу статью, сказал А.А-чу (Богданову. – П.Б.), что я против ее помещения, тот стал темнее тучи. У нас прямо нависла атмосфера раскола. Вчера мы собрали нашу редакционную тройку в специальное заседание для обсуждения вопроса”.

Вот как получается. В расколе виноват не Ленин. Виноват Горький.

Богданов возмущен. Горький “изумлен”. Получив от Богданова письмо тоже и уже понимая, что в родной партии цензура покруче царской будет, он отвечает Богданову: “Дорогой и уважаемый Александр Александрович! До Вашего письма получил я три листа, свирепо исписанных Ильичом и – был изумлен – до смерти! Ибо странно мне и, не скрою, смешно видеть себя причиной «драчки», как Ильич выражается”.

Статья Горького не была напечатана в “Пролетарии”. Ленин фактически перекрыл Горькому выход в партийную печать.

“Разрушение личности” (1908) не просто программная статья Горького этого времени, но и единственная его философская работа. И хотя в “Пролетарии” не было философского отдела и с первого номера газета объявила, что будет держаться философского “нейтралитета” (на этом настоял Ленин, понимая, что “махистов” в большевистской верхушке много, а он один), для Горького могли бы сделать исключение. Пусть и с редакционной оговоркой, пусть даже с ленинской критикой в том же номере. Но так может думать нормальный журналист, а не руководитель сектантского издания. Для Ленина допущение Горького – как идеолога, а не писателя – в святая святых большевистской прессы было просто невозможно. Это нарушало баланс авторитетов, где главным идейным авторитетом мог быть только один человек – Ленин.

Горький пытался примирить “эмпириомониста” Богданова, “религиозного марксиста” Луначарского и “правильного марксиста” Ленина, не понимая (или понимая?), что тем самым только раздражает Ильича. Ведь примирение, объединение – это отчетливая идеологическая стратегия. А стратегия Ленина всегда была направлена на раскол. Горький-примиренец, таким образом, вытеснял Ленина-раскольника, и тот безошибочным сектантским чутьем почувствовал грозящую ему опасность.

Но прямо устранить Горького из партии он не мог. Именно от Горького и через Горького шли в большевистскую кассу финансовые потоки. Каким бы ни был Ленин аскетом, но жизнь в Париже и Женеве была недешевой. Как финансовый источник, как “разводящий” финансовые потоки (между прочим, в сотрудничестве с Богдановым) Горький вполне устраивал Ленина. Горький был посвящен в истории экспроприации на Кавказе, где большевики грабили местных богачей. Цинизм, с которым его партийные товарищи получали деньги, видимо, не смущал Ленина. Вот только один пример финансовой махинации, в которой был замешан и Горький.