Горький ветер

— Я его знаю, — сказал Сэм Ловедж. — Он ездил по Хантлипу, от двери к двери, и пытался продать Куини новую швабру. Она послала его куда подальше и правильно сделала. С тех пор как кончилась война, слишком уж много продавцов развелось в округе, только людям надоедают. Надо кому-то заняться этим и остановить их.

— Тому нужно поговорить с Тилли. Я на его месте не потерпел бы такого.

— Мне без разницы, — отозвался Том. — Пусть Тилли делает то, что ей больше нравится.

Он доел обед и вернулся к верстаку, где лежал незаконченный щит, на котором он делал резьбу. Он выбрал нужную стамеску.

— Ты когда-нибудь отдыхаешь? — крикнул Ловедж. — Еще двенадцать минут до часа.

— Мне достаточно, я уже отдохнул, — ответил Том. — К тому же я хочу поскорее закончить.

На следующий день, в субботу, Том работал все утро и закончил резьбу к одиннадцати. В полдень мастерские закрыли, и он направился прямо домой, куда он пришел на час раньше обычного. Увидев автомобиль на дороге, он пошел к лесу напротив и постоял среди деревьев, дожидаясь, пока посетитель уедет.

В час из Пайкхауса вышел светловолосый мужчина, поглядывая на часы. Тилли проводила его до ворот. Они постояли и поговорили немного, причем мужчина обнимал ее за плечи. Потом он сел в машину и поехал в сторону Нортона. Тилли повернулась и пошла в дом, помахивая концом шелкового шнурка, который был повязан вокруг талии. Ее каблучки цокали по дорожке.

Когда Том вошел, она расчесывала волосы перед зеркалом.

— Ты сегодня что-то рано.

— Да? Может быть.

— Я все утро была так занята. Тебе придется самому приготовить себе хлеб с сыром.

— Ладно, — сказал Том.

Альберт Танниман был прав, когда сказал, что у Тома в последнее время работа не ладилась. Старик Тьюк сказал то же.

— Ты потерял сноровку, парень, вот в чем беда. У тебя в руках слишком долго было ружье вместо настоящих инструментов. Три года без работы дают себя, знать.

— Наверное, так, — согласился Том. — Мне нужно еще больше работать.

Но как бы он ни старался, ничего не получалось: уже не было прежнего согласия между рукой и глазом; он уже не чувствовал резца, и частенько глазомер подводил его.

Работа, которую он делал, предназначалась для мистера Тэлбота из Крейл Корта. В декабре там случился пожар, и кое-что из старой дубовой мебели серьезно пострадало. Задачей Тома было сделать две дверки для серванта, вырезав на каждой охотничью собаку Тэлбота в окружении листьев, орехов и желудей и инициалы И. Б. Т. среди них. Одна из прежних обгоревших дверок лежала сейчас перед ним, и он копировал ее, используя доску от старой дубовой скамьи, которую дал ему старик Тьюк.

Однажды, вырезая вторую дверку, вглядываясь в тонкие карандашные линии, Том никак не мог справиться с резцом. Выемки казались слишком большими, выпуклые части слишком маленькими, а вся картинка плыла у него перед глазами. Он выпрямился и посмотрел в окно. Двор мастерских весь был скован морозом; кусты орешника покрыты инеем; дрозд щебетал тоненьким голоском. Когда он снова посмотрел на резьбу, рисунок показался совсем маленьким, и он вдруг бросил и резец, и молоток.

— Я не могу это сделать, — сказал он Джессу. — Пусть Джордж Хопсон займется этим.

И он вышел из мастерской, натягивая куртку на ходу.

— Что это с ним? — спросил старик Тьюк, подойдя к Джессу.

— Точно не знаю, — нахмурился Джесс. — Может, он почувствовал, ну, как ты сказал, что потерял сноровку? Это не в его правилах — бросать работу на полпути. Я поговорю с ним утром.

Но на следующее утро Том не вышел на работу, и на следующее утро тоже, поэтому в субботу Джесс взял бричку и поехал в Пайнтхаус. На его стук никто не ответил. Дверь почему-то была заперта, и заглянув в окно, он не заметил признаков жизни. Он вернулся в Коббз озадаченный и обеспокоенный и завел разговор об этом с женой и дочерью.

— Никого? — удивилась Бетони. — Даже Тилли?

— Ни духу ни того ни другого.

— Если Том был один и опять впал в задумчивость, — сказала Бетони, — он мог просто притаиться, когда ты пришел, чтобы избежать разговора с тобой.

— Зачем ему это делать? Именно со мной? Разве я был ему плохим отцом?

— Я помню, когда он был маленьким мальчиком, он всегда убегал в лес, когда мы приходили к бабушке Изард.

— Но теперь он не мальчик, — сказал Джесс. — Он взрослый мужчина. Хотелось бы знать, чем он расстроен.

— И мне тоже, — сказала Бетони. — И я намерена узнать.

Она пошла в тот же день, чтобы он не узнал заранее, и пришла уже в сумерках. В доме было темно и тихо, как на кладбище, только на дороге и по пустырю бродило стадо овец из Скоут-хауса. Она осторожно открыла и закрыла ворота, на цыпочках прошла по тропинке и с минуту постояла на крыльце. Дверь, когда Бетони толкнула ее, открылась, и она прошла прямо на кухню.

— Том! — позвала она. — Это я, Бетони. Ты дома?

— Да, — сказал Том, поднимаясь с кресла-качалки. — На чем ты приехала? Я не слышал брички.

Он чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу на столе. Комната ожила, и Бетони закрыла за собой дверь.

— Что с тобой? Почему ты не был в мастерских? Почему не отозвался, когда отец заезжал сегодня?