Горький вкус предательства (СИ)

Я сплю и не могу проснуться.

Мне снится сон.

Темно и холодно. Я бреду по тому жуткому снегу, белой равнине не видно ни конца, ни края. Я помню, что случилось только что. Никита там, с Ликой. Они занимаются любовью, а Никита смеётся, больно ранит словами.

– Уходи! Уходи! Ты мне не нужна, – летят в спину его слова, как пули.

Падаю. Замерзаю, замерзаю, замерзаю…

Знаю, сейчас я должна почувствовать тёплое дыхание и мокрый шершавый язык на лице, увидеть страшную зубастую морду, которая скоро станет для меня такой родной. Но чудище не торопится меня спасти.

От мороза сковывает конечности, я не чувствую ни ног, ни рук.

Ах, вот и он. Подставляю лицо под тёплый язык. Но почему он такой слабый? Приподнимаю голову и вижу кровь на снегу. Пёс ранен, лежит рядом со мной, скулит, смотрит на меня тоскливым взглядом. Я глажу его чёрную морду, уши, лапы. А он откидывает голову на снег и больше не шевелится.

Всхлипываю, ложусь на него сверху, чувствую, как остывает мощное тело подо мной, нас сковывает мороз, и мы замерзаем с ним вместе…

– Алиса, Алиса! – слышу настойчивый зов. – Всё хорошо, малышка моя, не плачь, тише.

Меня кто-то гладит по спине, обнимает. Открываю глаза, натыкаюсь на Никиту. Вскакиваю, но тут же заваливаюсь обратно. Голова просто раскалывается.

– Где я? – заторможено оглядываюсь.

– Ты дома. Всё хорошо. Тебе приснился кошмар. Ты плакала.

– Вся моя жизнь уже давно превратилась в кошмар, – невесело усмехаюсь, потирая виски.

– Всё изменится, я тебе обещаю, – смотрит Никита на меня как-то странно.

Но разгадывать головоломки мне некогда.

– Где Ариша? – вдруг вскакиваю, понимая, что дочери нет на кровати.

– Спокойно. С ней всё хорошо, – выставляет ладони Никита, успокаивая меня, только это не помогает.

– Где моя дочь, куда ты её дел? – в панике оглядываюсь.

– Тихо, – требует Никита. Достаёт телефон, кому-то звонит. – Смотри, – даёт мне руки телефон на видеосвязи. – Ариша, помаши маме!

Я вижу дочку. Но это не наш дом! Это незнакомая комната. И да, дочка увлечена игрой с другой малышкой, а рядом с ними незнакомая мне девушка.

– Где она?

– Тихо. Это Лиза, помнишь, я тебе о ней рассказывал.

– Алиса, привет, – к объективу ближе подходит та самая девушка с косой. Миловидная, улыбчивая. – Не переживай. С Аришей всё хорошо, они с Соней очень подружились. Мне даже легче стало, так здорово играются эти разбойницы. Ариша покушала супчик и съела банан. Никита сказал, что она их любит.

– Да, – киваю я. – Но…

– Алиса, отдохни. Никита рассказал, что у вас произошло. Но если решишь приехать, пожалуйста, мы будем рады тебя видеть.

Тревога отпускает. Мы ещё немного разговариваем с Лизой о том, что можно кушать дочке, и в какое время она спит.

Прощаемся.

– Вот видишь, всё хорошо, – улыбается Никита. – А тебе нужно поесть. Пойдём, Лиза передала и тебе домашнего супа.

– Я ничего не хочу, – снова подступают слёзы. – Ты… принёс Принца? Его нужно похоронить.

– Алиса, его увезли на экспертизу. Полиция ищет преступника. Нам нужно с тобой вернуться в ваш дом, чтобы ты посмотрела, не пропало ли что-то. Возможно, это были обычные грабители.

– Странно это…

– Согласен.

– А если… Эвелина хотела предупредить меня о чём-то, – вспоминается звонок матери.

– Хочешь, съездим к ней вместе, – Ник берёт меня за руку.

– Я не знаю, – сижу в растерянности.

– Не думай об этом сейчас, мы решим всё позже, – вытаскиваю руку из его тёплых ладоней.

Осматриваю себя и прихожу в ужас. Я вся в крови.

– О господи. Мне нужно помыться.

– Ванная в твоём распоряжении. И вещи твои старые всё на своих местах, – указывает Никита на шкаф.

– Что?

Оглядываюсь. Только сейчас понимаю, что комната моя совсем не изменилась. Встаю, подхожу к окну, отдёргиваю штору и замираю. На подоконнике бурная растительность. Рассматриваю цветы. Это же мои любимые…. В тех же горшках, только не цветут. А на тумбочке мой большой портрет. Его здесь не было раньше.

– Что это всё значит? – поворачиваюсь к Никите.

– Я не мог тебя забыть, – грустно улыбается и смотрит так открыто и нежно. – Так было легче предаваться воспоминаниям, – разводит он руками.

Иду по комнате, замечаю оставленные мной разные мелочи. Они так и лежат на своих местах, распахиваю шкаф, там и правда все мои вещи.

– Выйди, пожалуйста, из моей комнаты, – прошу хрипло. – Она же всё ещё моя?

– Твоя, – потерянно произносит Никита.

Уходит. А я сползаю по стене. Вытираю медленно текущие слёзы.

Мне очень больно и тоскливо. Эти стены хранят столько тёплых воспоминаний о нас с Ником. Здесь всё началось, здесь и закончилось…

Но одновременно эта комната напоминает мне другую спальню в соседнем доме. Комнату Элизабет, которую Марк Адамович превратил в музей погибшей женщины.

Но я ведь не погибла? Я ещё жива. И Никита жив. А значит, можно всё исправить?

Марк Адамович верил, что можно.

Так стоит ли цепляться за прошлые обиды? Стоит ли жить до конца своих дней в музее прошлых ошибок, сожалений и несбывшихся надежд?

Или стоит попробовать начать всё с чистого листа?

Я не знаю, и ответа у меня нет.