Горький

«Все тузы сказали, — пишет О. Л. Книппер А. П. Чехову, — что разрешат пьесу, если Клейгельс[25] поручится, что не будет скандалов. Как же это можно поручиться? До сих пор ничего не известно»¹³.

«Все тузы», по выражению О. Л. Книппер, — это министры Святополк-Мирский, Витте, Воронцов-Дашков и другие сановники, бывшие на генеральной репетиции.

«На генеральную репетицию, — вспоминает К. С. Станиславский, — в Панаевский театр съехался весь «правительствующий» Петербург, начиная с великих князей и министров. В самый театр и вокруг него был назначен усиленный наряд полиции; на площади перед театром разъезжали конные жандармы»¹⁴.

Так боялось царское правительство любви народа к своему писателю.

Разрешение было, наконец, дано, но вместо капельдинеров в дни четырех абонементных спектаклей, когда шли «Мещане», были поставлены городовые, чтобы не допустить в театр нежелательных лиц и следить за настроением публики.

Несмотря на цензурный террор и частое запрещение спектаклей, «Мещане» ставились во многих городах, возбуждая повсюду огромный интерес.

В марте 1902 года В. И. Ленин в «Докладе редакции «Искры» совещанию (конференции) комитетов РСДРП» писал:

«Как практическое средство борьбы, конференция особенно рекомендует устройство бойкотов, манифестаций в театрах и т. п., а равно организованные массовые демонстрации»[26].

«Мещане» были первой пьесой, возбуждавшей зрителей к общественным выступлениям. Так, в Ростове-на-Дону на представлении «Мещан» произошла в ноябре 1902 года большая манифестация. Демонстрация во время спектакля «Мещан» произошла в Белостоке, как об этом говорится в газете «Искра»:

«Кричали «долой самодержавие, произвол… да здравствует свобода!» Бросали карточки с теми же надписями. Городовые с шашками наголо в театре же начали бить куда попало. Произошла схватка. Потом перенесли демонстрацию на улицу. Было сильное возбуждение. Озверелая полиция начала стрелять… Были вызваны войска, закрыли все магазины (в 6 часов вечера). Убит один рабочий, есть и раненые. Арестовано до 30 человек… Демонстрация продолжалась 4 часа, охватив все улицы. Возбуждение в городе громадное. Со всех фабрик начали собираться рабочие, вооруженные палками» (6, 548).

И в других городах представление «Мещан» сопровождалось демонстрациями.

После Крыма Горький все лето 1902 года провел в ссылке в Арзамасе, работая над второй своей пьесой — «На дне».

Сослав писателя в Арзамас, город сонный и тихий, царское правительство надеялось, что будет контролировать его деятельность. Однако Горький сумел и при полицейском, стоящим под окном его, поддерживать свои революционные связи и даже организовал для Нижегородского комитета РСДРП подпольную типографию в Арзамасском уезде.

Департамент полиции, не имея прямых улик против Горького, не рискнул привлечь к суду знаменитого писателя и через полтора года под давлением общественности вынужден был прекратить «дело» о мимеографе.

В середине августа Горький узнал о прекращении «дела», в конце августа переехал в Нижний и 5 сентября в Москве читал труппе Московского Художественного театра свою пьесу, произведшую на актеров громадное впечатление.

18 декабря 1902 года состоялась премьера новой пьесы Горького — «На дне», имевшей у зрителя совершенно исключительный успех. Последняя степень человеческого убожества, отчаяния и бесправия в сопоставлении с высокой защитой Человека и его правды — все это создавало сильнейшее впечатление, вызывая бурную реакцию зрительного зала.

Это был невиданный на тогдашней сцене мир, и гениальность горьковской пьесы была в том, что эта жизнь — «на дне» — явилась отражением, как в опрокинутом зеркале, того мира, откуда низвергнуты были эти люди.

«Старое общество, — писал В. И. Ленин, — было основано на таком принципе, что либо ты грабишь другого, либо другой грабит тебя, либо ты работаешь на другого, либо он на тебя, либо ты рабовладелец, либо ты раб»[27].

И у Горького в жизни «на дне» обнажены все отношения того строя, который существует там, наверху, на поверхности, где или ты грабишь, или тебя грабят.

В эту жизнь «на дне» Горький ввел речи о человеке и его правде, о том, что само слово «человек» звучит гордо и полно глубочайшего смысла.

«Как и следовало ожидать, — рассказывает В. И. Немирович-Данченко, — «На дне» цензурой было совершенно запрещено. Пришлось ехать в Петербург, отстаивать чуть не каждую фразу, скрепя сердце делать уступки и, в конце концов, добиться разрешения только для одного Художественного театра. От ряда бесед с тогдашним начальником главного управления по делам печати, профессором Зверевым, у меня осталось впечатление, что «На дне» было разрешено только потому, что власти рассчитывали на решительный провал пьесы»¹⁵.

Расчет этот не оправдался. Правительство, спохватившись, прилагало все силы к тому, чтобы локализовать успех пьесы, решительно запрещая ее постановку в других театрах. Но успех был так шумен и грандиозен, что приводил реакционных вожаков в ярость.