Горький

Сомов — инженер высокой квалификации, связанный с западными капиталистами. Его дача — один из «генштабов» вредительства. Вместе с инженерами Богомоловым и Изотовым они обсуждают планы вредительства: накопление оборудования, торможение строительства по мере возможности, омертвление капитала, устранение людей, которые не входят в их организацию, и т. д.

Вот отрывок их интимного разговора:

«Богомолов. Дышать нечем.

Изотов. Н-да. Хлеба — горят.

Богомолов. Думаете — неурожай будет?

Изотов. Говорят.

Богомолов. Недурно бы, знаете, а?»

Сомов ведет дело очень «умеючи». Он вспоминает свой разговор с директором завода коммунистом Терентьевым: «Замечательный, говорит, вы работник, товарищ Сомов, любуюсь вами и думаю: скоро ли у нас такие будут?»

Только жена его, Лидия, не зная вредительских планов Сомова, чувствует его «двоедушие».

Сцена объяснения Сомова с женой является центральной сценой пьесы. Сомов разоблачает себя, желая привлечь Лидию к своим целям:

«Я двоедушен? Да! Иначе — нельзя! Невозможно жить иначе, преследуя ту великую цель, которую я поставил пред собой… Я — человек, уверенный в своей силе, в своем назначении. Я — из племени победителей…»

Это идеология фашизма, его предтечи — Ницше. Сомов мечтает о том, чтобы с помощью западных капиталистов устроить фашистский переворот. Но Сомов умнее своих единомышленников. Он понимает, что разговор о пятилетке, о социалистическом соревновании не фантазия, что большевики не глупы, что у них есть чутье, что молодежь талантлива и напориста. Поэтому слова его, что рабочие захватили власть, но не умеют хозяйничать, что их партия разваливается, массы не понимают ее задач, крестьянство против рабочих, — все эти слова превращаются у него в истерический крик.

Сомов испытывает Яропегова, своего школьного товарища, присланного на строительство, намекает на солидарность инженеров в деле вредительства, говорит, что им, руководителям, необходимо полное доверие со стороны рабочих.

«Яропегов. Я склонен думать, что пользуюсь таковым.

Сомов. Ты! Доверие необходимо нам всем, а — не единице! Против нас — масса, и не надо закрывать глаза на то, что ее классовое чутье растет. Ты читаешь им что-то такое, ведешь беседы по истории техники, что ли… они принимают это как должное…

Яропегов (смеется). Они лезут ко мне в душу, точно в карман, где лежат их деньги. Говоря правду — мне это нравится».

Яропегов чувствует, что инженеры, его товарищи, чужды рабочим, и подшучивает над этим. Но он до конца не догадывается, что работает во вредительской шайке, и только во время краха этой шайки ему становится все ясно.

Колоритная фигура — старик рабочий Крыжов. Он приехал к Терентьеву с другого завода. Там сочли его бузотером и склочником за то, что он требовал рассмотреть, почему задерживается производство после реконструкции завода. Тогда он взял «кетрадку», в которой записывал весь ход работы и все задержки, и приехал к своему старому знакомому Терентьеву.

В рассказе его о путешествии слышен голос самого Горького, объехавшего только что страну:

«Я вот ехал сюда — горой, водой, лесом, парусом, — как говорится, гляжу: тут — строят, там — строят, ин-де — выстроили, ух ты, мать честная! Бойко взялись за дело, крепко! Конечно, я и по докладам, по газетам знал, ну, а когда своим глазом видишь, это уж другой номер!»

Фигура Крыжова чрезвычайно характерна. Весь характер его, его язык придает пьесе яркие краски.

Разнообразие типов пьесы вообще необычно. Это, можно сказать, энциклопедия жизни тех лет.

Тут и Лидия, жена Сомова, которая потеряла связь с жизнью, скучает, говорит: «В городе все недовольны, живут надув губы, ворчат, сплетничают на партийцев, рассказывают старые московские анекдоты».

Тут и Лисогонов, старый фабрикант, который стремится дать взятку Лидии и на коленях умоляет Сомова восстановить его фабрику. Он опасается, что переворот произойдет и фабрика вернется к нему недостаточно оборудованной.

Тут и Анна Николаевна, мать Сомова, барыня старого времени, «хороших манер», со своим языком: «Всякую дрянь собирают, какое-то утильсырье, это в России-то! Какой стыд перед Европой!» Тут и Титова, в старое время державшая дом «для маленьких удовольствий». Анна Николаевна говорит о ней: «Мы, конечно, поставлены в необходимость вести знакомство со всякой швалью…» Тут и Арсеньева, дочь врача, сочувствующая работе большевиков, которая умеет говорить веско «да» и «нет». Тут и Терентьев, который в гражданскую войну спасался в доме Арсеньевой.

Он говорит Дроздову, своему помощнику: «Я, брат, года три бредил о ней… даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха…» Тут и Богомолов, старый инженер, мелкий взяточник, готовящий советской молодежи «столыпинские галстуки», держащий связь с Лисогоновым и Анной Николаевной.