Горько-сладкие шестнадцать

– Слабачка! Я выкидываю тебя на свалку, – резко сказала Софи. – Как мусор.

– Лора, у тебя день рождения через три недели. Такими темпами ты останешься в своей грязной забегаловке одна, – прошипела Уитни.

Уит уже хотела уйти, но передумала: обернулась и выплюнула еще одно оскорбление:

– Кстати, про Оскара де ла Рента забудь. Он никогда не увидит твоих дурацких эскизов. Об этом уж я позабочусь! – Уитни ушла прочь.

Я с мольбой посмотрела на Софи.

– Про Клайна тоже забудь! И не только про него, хорошая ты наша. Я поговорю с Джейком и остальными парнями. Они никогда больше не будут с тобой разговаривать, – зло выдала Софи и ушла вслед за Уитни.

Я была потрясена. И зла. Мое сердце разбито. Но как противно!

Не знаю, как пережила этот день. Как только сердце не остановилось. После экскурсии я побрела в Нью-Йоркский университет, где на факультете философии преподавал мой папа. Я остановилась у входа в аудиторию и заглянула вовнутрь: папа читал лекцию, шагая взад вперед, и писал что-то на доске. Когда все вышли, я подбежала к папе.

На нем был твидовый пиджак, как всегда, весь усыпанный крошками еды. Папа сидел за столом и протирал очки. Я расплакалась, даже не поздоровавшись. Слезы текли по щекам, и я не могла их остановить. Папа обнял меня и не отпускал, пока я не успокоилась. Уже хотела ему все рассказать, но папа поднес палец к губам и вышел из аудитории. Обратно он вернулся со стаканом воды. Я проглотила воду и наконец отдышалась.

– Что случилось, малыш?

Услышав «малыш», я опять разрыдалась. И, только успокоившись во второй раз, наконец-то смогла рассказать папе, что случилось.

– Не думала, что слово «нейтралитет» может быть таким обидным.

– Они не хотели тебя обидеть, – сказал папа.

– Еще как хотели! – закричала я, все еще плача. – Пообещали устроить мне сладкую жизнь! Я ведь просто не хотела с ними ссориться. И в результате осталась одна!

Я говорила и говорила и никак не могла остановиться, наконец-то дала волю своим чувствам. Я рассказала папе, как тяжело учиться вместе с богатыми, у которых есть все, что угодно. И как обидно попрекнула меня Уитни своей добротой. И как они с Софи наговорили мне кучу гадостей. Было очень больно. Эти девицы высмеяли мою доброту. Хотела их помирить, а они накинулись на меня, как будто я – их злейший враг.

– Я не хочу отмечать день рождения! – подытожила я.

– Подожди, малыш, – наконец заговорил папа. – День рождения еще не скоро. Все наладится. А шестнадцатилетие нужно обязательно отпраздновать. Такова традиция.

– Но никто не придет! Меня теперь ненавидят.

– Мы с мамой придем.

Папа улыбнулся, а я опять расплакалась:

– Спасибо, пап. Будете одни петь «С днем рождения тебя!».

– Ну что ж. Придется петь погромче. – Папа поцеловал меня в лоб. – Поверь моему слову, малыш, самое позднее к понедельнику все наладится.

Выходные прошли тихо. Глухо. Я почему-то надеялась, что Уитни и Софи позвонят и извинятся, скажут, что у них было временное помешательство и нашу ссору надо забыть, как ночной кошмар. Но ни привета ни ответа. Тишина. За два дня позвонил только Джейк, но, к счастью, меня не было дома. Я бы, конечно, с удовольствием ему все рассказала, но: а) ему могли уже все разболтать Уитни и Софи и представить нашу ссору в выгодном для них свете. – тогда он меня скорей всего презирает; б) если он ничего не знает, то придется самой ему рассказать, что у меня теперь нет друзей. А это унизительно!

Ужасно быть в ссоре с лучшими подругами. Такое отчаяние берет! Как будто осталась одна на необитаемом острове. Люди теперь будут шептаться у меня за спиной. Чем больше я думала о нашей ссоре, тем сильней злилась. Ну почему они меня не понимают?!

В понедельник Уитни и Софи начали предвыборную борьбу: заманивали наших одноклассниц на свои вечеринки. Оказывается, за деньги можно купить дружбу... С утра я поняла, что стала еще большим изгоем, чем думала. Уитни ублажала всех, даже тех, кого раньше презирала. Теперь она умоляла всех «психов», «кретинок» и «тупиц» прийти к ней на вечеринку, потому что тогда на одну «тупицу» или «кретинку» меньше придет к Софи.

Гонг. Начался первый раунд. Шла борьба за лидерство. В одном углу Софи вручала всем футболки с надписью «Софи – 16!», в другом Уитни раздавала голубые коробочки от «Тиффани», в которых лежали серебряные цепочки для ключей с датой рождения Уит на одной стороне и ее монограммой на другой.

– Привет, Белли! – Уитни улыбнулась, обнажив все тридцать два зуба. – Держи, Сьюзи.

Чудесно. Неделю назад она называла Белл и Сьюзи «бизонихами». Уитни вручила Лили Бэкстер (обычно подруга называла Лили «Лими», от слова «булимия») еще одну перевязанную ленточкой коробочку и поймала мой взгляд. Она злобно на меня посмотрела и ушла. Ой... так злобно, как будто лезвием резанула. Убила во мне остатки мужества. Родители обещали, что «все пройдет», да только что-то пока никто не горел желанием со мной пообщаться. Очень хотелось высказать Софи и Уитни все, что я про них думаю, но я сдержалась – боялась. Они теперь превратились в опасных двойников.