Горькое лекарство

Мы шли за ним по пятам, стараясь не выглядеть крадущимися за газелью тиграми. По пути Макс вынул бумаги из папки и стал их разглядывать.

– Вот оно! Здесь. Консуэло Эрнандез. Далее следует: «По просьбе доктора Хершель я поехал в госпиталь „Дружба“ 29 июля, куда в 13 часов 52 минуты была доставлена Консуэло Эрнандез. По утверждению дежурной сестры, она была в коме, у нее шли схватки...»

Макс передал бумагу Лотти.

– Я не понимаю, – пробурчал Мюррей, – почему ребятки из «Дружбы», если уж так сильно хотели убить Малькольма только из-за этих записей, попросту не приехали сюда, так же как вы, и не забрали их...

Лотти на секунду оторвалась от чтения.

– Они не знали, что Малькольм здесь в штате, – сказала она. – Знали, что он мой партнер, и только. А я об этом тогда не подумала. Обычно мой секретарь, миссис Колтрейн, печатала надиктованные им материалы о пациентах клиники. Мне и в голову не приходило, что он давал ей не все записи и пленки. Конечно, глупо с моей стороны, но у меня просто мозги не работали после его смерти и погрома в клинике. Не узнай я об иске, до сих пор не ожидала бы получить его записи о Консуэло...

Мы прошли в кабинет Макса; он закрыл дверь и зажег свет. Комфортабельное помещение, хотя далеко не такое роскошное, как у его коллеги Алана в «Дружбе», но заполненное всякими изящными вещицами, безделушками и предметами искусства, собиравшимися всю жизнь. Здесь тоже был персидский ковер, но старый и изрядно потрепанный. Когда Максу было двадцать пять лет, он купил его в какой-то лондонской комиссионке. Полки уставлены книгами, многие из них по организации здравоохранения и финансам, но были также и посвященные искусству Востока, которые он любил.

Лотти сидела в выцветшем кресле, читала. Мюррей не отрывал от нее взгляда, будто хотел телепатически поглотить материал. Усталость накатилась на меня: слишком много вина, слишком много еды, горькие мысли о Бургойне... Я закрыла глаза и, когда Лотти наконец-то заговорила, так и не открыла их.

– Здесь есть все. Часовое промедление с началом лечения. Скорее всего они приступили к инъекциям сульфата магния лишь после того, как ты, Вик, предупредила, что к ним едет Малькольм... А он пишет: ему сказали, что давали ей ритодрин... Он мне это и по телефону говорил. Но Малькольм приехал туда вскоре после первой остановки сердца. Его беспокоило, чем это вызвано... И вот, уже возвратясь в «Бет Изрейэль», он позвонил главной медсестре и добился от нее истины: сестра была так озабочена состоянием Консуэло, что не могла ни отпереться, ни смолчать... Наоборот. Эберкромби приехал сразу же вслед за Малькольмом. В шесть.

– Эберкромби? – насторожился Мюррей.

– О да. А вы не знаете? Он специалист в области патологических родов; «Дружба» рекламно возвещает, что он состоит в их штате. На самом же деле, Эберкромби занят также в одном из учебно-медицинских комплексов в Баррингтоне. А в «Дружбе» элементарно расписывается в получении денег после вызова...

Все некоторое время молчали. Я заставила себя очнуться, думать, открыть наконец глаза.

– У вас сейф есть? – спросила я Макса. Он кивнул. – Я буду лучше себя чувствовать, если все сведения окажутся под замком. Но сначала надо сделать фотокопии... Мюррей, сможешь изготовить 35-миллиметровые слайды отчета Малькольма и записок Бургойна?

– Так я и знал, – зловеще сказал он. – Это влетит в кругленькую сумму. Работа на сутки. А техническая возня! Ой-ой. У тебя шестьсот долларов есть, Варшавски?

Не было их у меня. И он это прекрасно знал. Но тут слово взял Макс.

– Мы используем нашу проекционную и сделаем слайды, мистер Райерсон.

Я поднялась.

– Спасибо, Макс. Я это никогда не забуду... Но пора и домой, слишком уж день затянулся. В голове пусто.

– Ты поедешь со мной, дорогая, – постановила Лотти. – Тебе нельзя вести машину. И мне не хочется, чтобы ты тащилась к своему пепелищу. Кроме того, взломщики могут полагать, что у тебя найдется еще что-нибудь разоблачительное. Мне будет легче, если ты останешься, у меня.

Вот уж никто не застрахован от гибели, если Лотти ведет машину, да еще ночью, но сама идея была неплоха. Мысль о мучительно одиноком вползании домой по лестнице не давала покоя. Мы подождали, пока Макс снимал фотокопии. У него в столе был крохотный сейф (хотя, по словам Макса, абсурдно противодействовать городской преступности), однако сегодня он сослужил хорошую службу.

Мюррей схватил копии с остервенением голодного волка, напавшего на овцу. Я с трудом удержалась от смеха, увидев его крайне разочарованную мину, когда он пытался что-либо понять в документах. Да уж, жаргон профессионалов кладет некомпетентных на обе лопатки...

– Вот черт, – сказал он. – Если бы вы с Лотти столько не распинались, что это – опасные для жизни документы, я бы сам ни за что не догадался. Но надеюсь, Варшавски знает, что делает. Да предъяви мне такие бумажонки, ни за что не поднимусь со скамьи подсудимых и не провозглашу трубно со слезой: «Судите меня. Это я убил Малькольма Треджьера».