Горькое лекарство

– Очень похоже на медицину. – Я смотрела, как он сидел на песке, поджав ноги, обхватив руками колени. – Несмотря на то, что у нас совершенная аппаратура, большинство диагнозов ставится на основе расспросов, изучении тех или иных казусов, бывших ранее... Ну а с кем вы говорили относительно смерти Треджьера?

– С людьми, которые его знали, с теми, кто мог знать его с самой неожиданной, парадоксальной, возможно, даже с дурной стороны.

– И поэтому нарвались на нож?

– Собственно, да. Впрочем, мне наносили раны пострашнее этой. Другое дело – лицо. Кому хочется щеголять со шрамами?

– А какие отношения были у него с доктором Хершель? – загадочно спросил Бургойн. – Он был ее партнером?

– Вроде бы так. Он оставался за старшего в клинике трижды в неделю, по утрам, с тем чтобы Лотти могла ездить с визитами. И у него был кабинет для приема своих пациентов. Малькольм имел диплом по акушерству, но был также полноправным членом общества патологоанатомов.

– Стало быть, она очень переживает его кончину?

– Да, можно сказать, так. И потом ее работа значительно усложнилась.

Я отогнала комаров, начавших виться у моего лица, издавая тонкий, пронзительный писк.

С минуту Бургойн молча смотрел на озеро, потом отрывисто сказал:

– Надеюсь, она не очень винит нас в смерти Консуэло.

– Вы слишком близко принимаете это к сердцу, – выговорила я, стараясь рассмотреть его лицо. – Пошлите ей заключение, которое она у вас просила, и выбросите все из головы.

Комары принялись за меня всерьез. Сгусточки крови, очевидно, служили аппетитной приманкой. Я отогнала их и сказала, что пора возвращаться. Бургойн помог мне подняться и поцеловал меня. Что ж, это было естественно. Я пришлепнула парочку кровососов и ответила на поцелуй.

Когда рука об руку мы взбирались по скалам, он спросил, многие ли опасности еще ждут меня в деле расследования.

– Не знаю, – ответила я. – Я вообще не мыслю такими категориями. Парочку раз меня пытались убить, причем не очень приятным способом. Моя работа состоит в том, чтобы соображать быстрей, чем преступники. Когда я не смогу думать или двигаться быстро, значит, пробил час лечь на дно и брать уроки аэробики.

– Таким образом, – не без ехидства произнес он, – нельзя представить, чтобы вы бросили это дело из боязни снова налететь на нож или пулю?

– Представляйте все, что хотите, – сказала я, высвобождая руку. – Но вы не втграве «качать права», да притом я очень разозлюсь, если вы полезете не в свое дело.

– Нет, нет, я вовсе не хочу, чтобы вы злились. Совсем наоборот. Может, мы забудем последнюю часть разговора?

Он снова обнял меня, я засмеялась и не стала вырываться...

Мистер Контрерас появился в холле, едва я открыла дверь. В руках у него был металлический шланг, он взглянул на наши сплетенные руки и нарочито обратился ко мне, игнорируя Бургойна.

– Сегодня у нас гостей не было. – Понимаешь, о чем я, куколка? Хорошо провела время?

– Очень. Спасибо.

Я демонстративно вновь вырвала руку из ладони Бургойна, что, вероятно, выглядело довольно глупо.

– Ну, так вот, я и вышел поглядеть, добралась ты домой или нет... А вас, молодой человек, я попрошу как следует захлопнуть за собой дверь, когда будете возвращаться. Дверь запирается туго, и я не хочу утром спотыкаться в прихожей о кучи мусора. Хулиганья вокруг полным-полно.

Он свирепо осмотрел Бургойна с головы до пят, со вкусом помахивая шлангом, пожелал мне спокойной ночи и удалился в свою квартиру.

Бургойн с облегчением присвистнул, когда мы поднялись на мой этаж.

– Я уж испугался, не пойдет ли он за нами свечу держать.

– Да, он такой. – Я сделала невинное лицо, открывая квартиру. – Давно себя так не чувствовала. С шестнадцати лет. Это когда мой папа меня поджидал...

Я достала два маминых бокала красного венецианского стекла, налила коньяку. Мы взяли бокалы в спальню. Там я кое-как смела весь свой хлам с постели в кресло; мы легли, укрывшись тонким покрывалом. Либо Бургойн был истинным джентльменом, либо настолько потрясен и возбужден моими чарами, что ни словом не обмолвился о беспорядке, царившем в квартире...

Мы выпили, обнялись, но меня жгла мысль о маминых бокалах: не надо было их доставать. Кончилось тем, что я забрала один у Питера и вместе с моим поставила под кровать.

– Это все, что досталось мне от мамы, – объяснила я. – Она ухитрилась вывезти их в чемодане из Италии. Один чемодан... Единственное, что было ей под силу. При виде их меня охватывают самые грустные воспоминания... И я начинаю беспокоиться за их целость.

– Ты знаешь, – пробормотал он, прижимаясь губами к моей щеке, – я тоже не могу думать одновременно о разных вещах...

В течение следующего часа он продемонстрировал, что такое прекрасное знание анатомии, если она в умелых руках. Мой детективный опыт тоже пригодился.

Мы уснули беспокойным сном. Рация Бургойна разбудила его в три: пациентка начала рожать, но ассистент был на месте. В шесть будильничек его часов требовательно и громко запищал, даже врач цз комфортабельного пригорода обязан прийти на работу вовремя, причем очень рано.