Горькое лето 41-го

— Дело было так. 23 июня полк, поднятый по тревоге, погрузил в железнодорожные вагоны вооружение, лошадей и амуницию и несколькими эшелонами отправился на запад. Везли нас почти без остановок — сплошная «зеленая улица». А навстречу уже двигались поезда, до отказа набитые беженцами; поражала сутолока на станциях. В небе стали появляться самолеты противника, и я приказал привести счетверенные зенитно-пулеметные установки в готовность номер один, подготовить для стрельбы по снижающимся воздушным целям ручные и станковые пулеметы. Организовали также противопожарную команду, установили сигналы воздушной тревоги…

Ждать немецкие самолёты пришлось недолго. Утром 27 июня, как раз перед Жлобиным — на полустанке Хальч, где нам предстояло выгружаться, чтобы занять оборону Жлобинского железнодорожного моста через Днепр, в воздухе появилось звено истребителей «Мессершмитт-109». Загремел дробный пулеметный стук. Эхом отозвались оглушительные разрывы бомб, все заволокло густым дымом, запахло гарью. Командиры и красноармейцы бросились к платформам, скатывали с них орудия, снимали имущество, выводили из вагонов лошадей. Появились первые раненые.

Бойцы открыли по самолетам залповый огонь из карабинов, в дело вступили пулеметные расчеты — стервятники тут же стали набирать высоту, а вскоре вообще скрылись. В батареях потом только об этом и было разговору — мол, не так страшен черт, как его малюют. Однако вечером, когда разгружался последний наш эшелон, «мессеры» появились вновь, обстреляли вагоны. Были ранены три солдата, я получил контузию.

Я приказал собрать командиров и комиссаров на короткое совещание. Тут же на опушке соснового леса мы подвели итоги марша, обсудили первые потери, а в заключение я сказал:

— Товарищи, особенно берегите лошадей! Без крепкого коня мы боевую задачу не выполним — объясните это каждому бойцу.

Шутка ли сказать, в полку у меня было восемьсот лошадей!

—  А как же контузия?

— Пришлось ехать в Жлобин, меня привезли в больницу, где меня нашел командир корпуса Леонид Григорьевич Петровский.

— Ну что, — спрашивает, — закончил воевать?

— Нет, — отвечаю, — только думаю воевать.

— Я уже заказал самолет — куда тебя отправить?

— Говорю: никуда я не поеду. Полк не оставлю, никуда с поля боя не уйду.

Тогда Петровский поставил мне задачу, и я выехал в район огневых позиций…

Войска нашей 21-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Василий Филиппович Герасименко, создавали оборонительную линию по левому берегу Днепра. Развертывание велось в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Сроки прибытия эшелонов нарушались из-за перегрузки железных дорог; эшелоны часто направлялись кружным путем, а порой обстановка складывалась так, что выгрузка частей производилась далеко от станции назначения и они следовали на позиции пешим порядком.

От командира корпуса я имел задачу занять огневые позиции северо-западнее деревни Ходасевичи и во взаимодействии с 520-м и 615-м стрелковыми полками не допустить форсирования противником Днепра на участке Зборов — Жлобин.

Я неплохо знал западный театр военных действий — многолесье, обилие рек, речушек и ручейков с заболоченными берегами, сливавшихся в огромные болота. Все это привязывало войска к дорогам и проселкам… Подготовленных рубежей не было, как не было ни отсечных позиций, ни ходов сообщения. Отсутствовали также минные поля, проволочные заграждения и противотанковые препятствия. В общем, все нужно было делать самим, а времени оставалось в обрез. На левый берег Днепра перешли войска 4-й армии и, пройдя через боевые порядки нашей дивизии, ушли в тыл, оставляя нас лицом к лицу с врагом. При отходе они взорвали Рогачевский мост.

Первая фронтовая ночь оказалась тревожной. Враг то и дело освещал ракетами голубую хребтину Днепра, пулеметные очереди и разрывы снарядов держали нас в напряжении. К утру 1 июля немцы скопились в двух прибрежных деревнях — Зборово и Озерище, готовясь форсировать реку с ходу.

Наши разведчики замерли у приборов.

— Товарищ командир! — не отрываясь от стереотрубы, пробасил лейтенант Прокопенко, начальник разведки полка. — Немцы плывут к нашему берегу!

Но я уже и сам вижу плывущих на надувных лодках фашистов. Не без волнения уточняю задачи командирам дивизионов. Тут звонит командир дивизии Раковский:

— Попов, вы все видите?

— Вижу, товарищ первый!

— Фашисты совсем близко, не допустите их высадки!

Тем временем вражеская «флотилия» совсем приблизилась к нашему берегу, и солдаты уже готовились прыгать на твердую почву. Что ж, пора…

— По врагу — огонь! — кричу я.

Громовой орудийный залп разорвал утреннюю тишину. Немцы — в замешательстве. Одни лодки поплыли вниз по течению, другие — вверх, а некоторые повернули обратно, превратившись в мишень для наших пулеметчиков. Все же небольшой группе гитлеровцев удалось высадиться, они стали закрепляться на берегу, однако были атакованы и уничтожены нашей пехотой.