Горькое молоко – 1. Золотой брегет

– Нет, он отказник и давно. В крытой тюрьме уже год, наверное, сидит. Воров мало сейчас и на зонах, и на свободе. Все по тюрьмам чалятся. Кстати, Генералом меня обозвал Часовщик. Я тоже вор, но этот титул у меня по сути дела условный. Всех практически поломали. Законы только остались, и нормальные каторжане придерживаются их по мере возможности. Меня пока не трогают, так, как я на промышленную зону выхожу. Работают сейчас в заключении все поголовно, правда, каждый, как умеет. Администрация знает, что меня короновали ещё в пятидесятом году. И я, находясь рядом с Гришей, не попал под сучьи войны. Остался, как видишь целым и невредимым после такой сечи. В других лагерях поножовщина была после войны с суками жестокая, и сотворил её Сталин со своим подручным Натаном Френкелем. Наши козодои всю подноготную знают про меня и стараются не тревожить, так, как буча может подняться, такая, что чертям будет тошно. А им производственный план важнее, чем бунт. Хотя для них отправить меня на крытый режим ничего не стоит. Но я в этом году иду на свободу.

При подходе к восьмому отряду, на улице завьюжило, и мороз от этого усилился. Иван опустил уши на своей шапке и, расстегнув пуговицы на ватнике, плотно захлестнул полы обеими руками, чтобы теплее было. Делал он это так, будь – то на его плечах сидела бобровая шуба, а не реплика из диагонали с жидким воротником и подкладкой из крашеной бязи. Генерал посмотрел на Ивана с улыбкой, но ничего на это ему не сказал. Он знал, что такая манера запахивать ватник была популярной у многих блатарей зоны. Когда они пришли в курилку, Рудольф сидел ещё за домино.

Генерал ушёл в секцию, когда вернулся, в его руках был чёрный в белую полоску тёплый шарф.

– Носи, – протянул он шарф Беде. – С голой шеей не ходи, это мой. У меня ещё один такой есть. Тепла много не даст, но от ангины убережёт, а главное, ни одна тварь при этом шарфе хвост не подымет. Таких в зоне шесть штук, у тебя седьмой будет. Поднимай Курка, я пойду немного вздремну до ужина.

– Спасибо Володя, действительно шею продувает. «Теперь есть чем её согревать», – сказал обрадованный Иван.

Рудольф, увидав, что Беда вернулся, передал домино Палёному, – мужику с обожжённым лицом и подошёл к Ивану.

Увидав у него на шее шарф, как у Генерала, сказал:

– Поздравляю, ты знаешь, что это обозначает? – показал он на шарф.

– Знаю, спасение от ангины, – ответил Иван.

– Нет, это, скорее всего вступление в блатной парламент, это как коронование. С любого другого такой шарф снимут и передадут тому, кто его заслуживает носить. Поперечные полосы на нём, считается у нас на зоне, как символ мудрости и неприкосновенности.

Иван, услышав такую новость от Рудольфа, едва смог скрыть радость и гордость, за вручённый Генералом подарок.

Беда отдал пачку папирос Рудольфу.

– Пошли, может на улицу, прогуляемся, чего здесь сидеть, – предложил он Рудику.

– Ты знаешь, я зимой стараюсь меньше в дневное время находиться на улице. Не заметил, что я моргать глазами часто стал. А на снег как посмотрю, какая – то пелена в глазах появляется и резь длительная. Давай после ужина погуляем.

***

  Иван ушёл к себе в отряд. Положив телогрейку на край постели. Шарф снимать не стал, оставив его у себя на шее. К нему подошёл сухопарый Леденец.

– Брат, давай тумбочки переставим?

В его голосе чувствовались скрытые нотки обиды.

– Давай, надеюсь, обижаться не будешь, что я оккупировал твою койку?

– А что толку, всё равно уже ничего не поделаешь. Я с этого козырного места не первый раз вылетаю, – больше не буду занимать его, – мрачно пробурчал он.

Они быстро перебазировались, потом вместе зашли в курилку покурить. Все курилки в бараках были одинаковые. Они служили и как раздевалки и как умывальники, как сушилки и как комнаты для развлечений. Многие заключённые любили посидеть около печки и покурить махорки, смотря на живой огонь, пылающий в открытой топке. В этот раз там была как всегда сплошная игротека, шахматы, шашки, домино, всё то, что разрешалось использовать в лагере. Очень громко спорил в домино шепелявый парень, но спор у него был добрый и весёлый, от которого веяло свободой. Его все называли Бразильцем.

– Леденец, а чего его так зовут? «Он что футболист великий?» —спросил Иван.