Горькое похмелье

Рядом с Левадным промелькнуло лицо в фуражке с кокардой. Нестор схватился за пистолет. Но там, внизу, первой из карабина успела Феня. Попала.

– Молодец, девка! – похвалил батько. – А я в ней и не сомневался!

В городе все еще шли бои, уныло посвистывали пули, гремели взрывы. Разбитые стекла второго окна отзывались дребезжанием…

Разнеслось вдребезги последнее целое стекло, в комнату влетели несколько пуль, посланных чьим-то пулеметом. Поколупали лепнину на потолке, осыпая всех белой известковой пылью.

– Ты бы отошла в угол, Галка, – попросил Нестор жену. – Смерть не беда, а от глупая смерть – беда!

В комнату ворвался потрепанный в бою, но довольный Щусь. Голова его была картинно перехвачена бинтом, но бескозырка все же держалась на макушке.

– Батько, Левадного ранили, я принял команду. Взял порт. На косе захватил человек сто юнкерей, офицеров… Шо с ими делать, батько, шоб ты не ругався?

– Ты шо, совсем ум потеряв? Принял полк, ну и действуй по обстановке! Беляков рассортируй, кого куда…

– Понял, батько! Рассортирую! Кого до апостола Петра, кого до Павла, – радостно ответил Щусь и выскочил из комнаты.

И едва он прискакал на мол, сразу же началась рубка пленных. Тела сбрасывали в море.

– Там же совсем хлопчики, кадеты, – сказала Галина. – Какие юнкера?

– Взял оружие в руки – значить враг, – сердито ответил Нестор. – Мне, Галочка, Кропоткин Петро Алексеевич шо говорил…

– И Кропоткин не прав, и ты тоже, – возразила Галина. – Для кого ж мы свободу добываем, если всех детей перебьем?

– За детей я сам голову положу, а с врагами, извини… без сентиментальностей.

Галина отвернулась от окна. Ей стало нехорошо. Нестор обнял ее за плечи:

– Бороться, Галочка, за анархизм в школе – это одно, а на войне – совсем другое. Походишь с нами, озвереешь, как все.

– Не хочется, – ответила жена.

– А кому хочеться? Конечно, лучше на пасеке сидеть, с пчелками беседовать. Но закон такой. Мы офицеров в плен не берем, они – нас не берут. Как говорится, взаимное согласие.

Мол постепенно очищался от людей – и убиваемых, и убийц. Только красные пятна остались на досках да красная вода плескалась у свай… Возбужденно кричали чайки, кружили над молом, резко падали на воду…

Под штаб-квартиру заняли особнячок Бердянско-Ногайского банка. Морской ветер, влетавший в разбитые окна, гонял по полу какие-то бумаги, кредитные билеты, ассигнации, и среди них новенькие, только что выпущенные при Деникине деньги с изображением цветка – колокольчика. Лашкевич, ползая у ног людей, которые то и дело вбегали и выбегали из бывшего банка, собирал бумаги и деньги. Добро все же!

– О! – сказал он, рассматривая деникинский червонец. – Начальник управления финансов Бернацкий… Я красивше росписуюсь.

Махно отмахнулся от дотошного казначея. Не до денег, в городе продолжался бой. Феня вместе с бойцами роты связи разматывала катушку телефонного провода. Как учительница физики и других естественных наук, она быстро разобралась в новом деле. Связисты тоже что-то ей втолковывали, непременно стараясь приобнять за плечи, а то и за талию.

Уныло посвистывали пули, пролетая мимо пустых окон. Где-то далеко, и от этого вроде как безобидно, словно детские хлопушки, рвались гранаты.

Пыль и дым, смешиваясь, создали над городом облако.

Начала ухать пушка, вышибая гардемаринов из здания мореходных классов. На грузовых путях у порта что-то взорвалось, заставив вздрогнуть массивное банковское сооружение. Феня, смеясь, отбросила от себя слишком настойчивого специалиста по связи. И тут же в аппарате заквакал зуммер вызова.

– Слухаю! Батько Махно! – заорал Нестор, взяв трубку.

Голоса махновских командиров звучали в телефонной трубке беспрерывно. Звонили из элеватора, господствующего над городом, из караимской синагоги, напоминающей маленькую гранитную крепость, из Общества взаимного кредита, в подвалах которого нашли склад оружия, и даже из маяка, расположенного на окончании длиннейшей, верст в пятнадцать, Бердянской косы. И когда только успели туда добраться?

Черныш и Озеров принимали сообщения, отдавали приказы, ставили отметки на карте, и наконец начштаба доложил Нестору:

– Все! Город взят. Окрестности тоже у нас. Ни один пароход не ушел.

Махно расплылся в улыбке. Впервые он видел столь слаженную работу своей армии. Да, учились, учились – и выучились.

Вновь ворвался, теперь уже в штаб, Федос Щусь. Он желал услужить батьке и получить признание в качестве командира полка, как и было ранее. Бинт на его голове потемнел от крови.

– Батько, вражеске гнездо нашли. Того самого Тилло, якого мы убили. Там ще других Тилло до хрена.

– Ну и пострелял бы их всех к бисовой матери!

– Так оны на патретах. Ты б глянув, батько, шоб потом, в случай чего, опять мне плетюганов не всыпав… Тут близенько!

Особнячок был невелик, но в строгом классическом духе, с портиком и колоннами, отчего казался выше своих двух этажей. Облицованный белым мелким ракушечником, он светился отраженными солнечными лучами до боли в глазах.