Горловина 69

- Эти джунгли помечены табличкой "частное владение". Даже если вы добьетесь этого, неужели в картине психической драмы ухода из жизни есть какой-нибудь смысл?

- Конечно, есть. Каким бы ни было их безумие для нас, для них это была реальность. Если бы мы узнали, что провалился потолок, или весь зал наполнился мороженым, или превратился в лабиринт, нам было бы над чем поработать. - Он уселся на стол: - Вы помните тот рассказ Чехова, о котором вы мне говорили?

- "Пари"? Да.

- Я прочитал его вчера вечером. Любопытно. Это намного ближе к тому, о чем вы пытаетесь сказать, - он пристально осмотрел офис.

- Эта комната, к обитанию в которой человек осужден на десять лет, символизирует ум человека, доведенный до высшей степени самосознания... Что-то очень сходное произошло с Авери, Гореллом и Лэнгом. Должно быть, они достигли стадии, за которой уже не смогли больше хранить идею их собственной индивидуальности. И я сказал бы, кроме неспособности понять эту идею, они не осознавали ничего больше. Они уподобились человеку, заключенному в сферическое зеркало, который видит только одно огромное, уставившееся на него око.

- Так вы думаете, что их уход - бегство от этого ока, всеподавляющего эго?

- Не бегство, - поправил Нейл. - Психический больной никогда ни от чего не убегает. Он намного чувствительней. Он просто подстраивает реальность под себя. Научиться бы этому фокусу. Комната в рассказе Чехова наводит меня на объяснение того, как происходит это приспособленчество. В нашем случае эквивалентом комнаты был гимнастический зал. Я начинаю понимать, что было ошибкой помещать их там - все эти огни, просторный пол, высокие стены. Все это усилило перегрузку. Фактически, гимнастический зал мог легко стать внешней проекцией их собственного эго.

Нейл забарабанил пальцами по столу:

- Моя догадка заключается в том , что в этот момент они либо выросли в этом зале сами до размеров этаких гигантов, либо низвели объем зала до их собственной величины. Вероятней всего, что они сами обрушили на себя этот зал.

Морли едва заметно ухмыльнулся:

- Итак, все, что остается делать, так это накачать их медом и апоморфином и уговорить ожить? А если они откажутся?

- Не откажутся, - сказал Нейл. - Вот увидите.

В дверь постучали, интерн просунул внутрь голову.

- Лэнг выбирается из этого. Он зовет вас.

Нейл выпрыгнул из офиса. Морли последовал за ним в палату. Лэнг лежал на койке под простыней совершенно неподвижно. Его губы были слегка раздвинуты. Ни звука не слетало с них, но Морли, склонившийся над ним вместе с Нейлом, видел, как спазматически вибрировала подъязычная кость.

- Он очень слаб, - предупредил интерн,

Нейл пододвинул стул и уселся рядом с койкой. Видно было, насколько он сконцентрировался, хотя плечи его были расслаблены. Он низко склонился к Лэнгу и напряженно вслушивался. Через пять минут все повторилось. Губы Лэнга задрожали. Его тело под простыней напряглось, он словно старался разорвать пряжки, затем снова расслабился.

- Нейл... Нейл, - пробормотал он. Звуки, слабые и приглушенные, доносились словно из чрева колодца. - Нейл... Нейл.

Нейл погладил его по лбу своей небольшой аккуратной рукой.

- Да, Бобби, - произнес он мягко. Его голос был нежнее птичьего пуха. - Я здесь, Бобби. Ты можешь теперь выходить.