Горловка. Девятьсот пятый

Отсюда удалить отряд».

* * *

И через час уже, – заставив

Покинуть станцию народ,

Отряд садился в поезд, сбавив

Своей победы оборот.

Казачья сотня поспешила

Ретироваться в свой удел.

Страстей кипение остыло,

Посёлок быстро опустел.

Шок от случившегося, может,

Людей и сдержит до утра.

А далее – как бог положит –

Начнётся «смутная пора».

Так думал Угринович, глядя

Как исчезает позади

Лихая Горловка в наряде

Навьюженного конфетти.

Огни пожаров было даже

Пургой беснующей не скрыть.

Был этот день кровав и страшен.

А мог ли он таким не быть?

P.S. Судьба других участников Горловского боя: капитанов Угриновича, Корнеева, пристава Немировича и прочих, кого советская историография не сильно жаловала в силу принадлежности их к противоположному лагерю, - автору не известна. Знаю, что впоследствии Угринович давал показания в суде, где ему в частности пришлось давать разъяснения, почему он отпустил арестованных бунтовщиков.

16 (29) декабря 1905 года. За сутки до поражения восставших. Сергей Тоткало и Александр Кузнецов-Зубарев перед расстрелом рабочих Горловского машзавода

16 (29) декабря 1905 года. За сутки до поражения восставших.

Сергей Тоткало и Александр Кузнецов-Зубарев перед расстрелом рабочих Горловского машзавода

Весёлой радости в излишке

Дарует снежная зима,

Когда для каждого мальчишки

Найдётся развлечений тьма:

Игра в снежки, катанье с горки,

Забавная возня на льду, –

Веселье, крики и восторги

Слышны порою за версту.

Но этот год к обычным детским

Увеселениям додал

Подборку игрищ неважнецких,

Что взрослый мир наизмышлял:

Волненья, стачки, беспорядки,

Погромы, смута, мятежи, –

Таков он перечень некраткий

Умов броженья и души.

А детям что? Им часто в радость

И митингов базарный смрад

И романтическая сладость

От пыли первых баррикад.

Для них безумие погрома,

Испепеляющий пожар,

Угли разграбленного дома –

Нежданного веселья дар.

И наш герой Сергей Тоткало

Ребёнком был с того числа,

В ком жило детское начало

Не разделять добра и зла.

Он был мальчишкой из мальчишек.

В колонии машзаводской

Таких задорных ребятишек

Огромный и галдящий рой.

Весёлых, ловких, вёртких, юрких,

Пробраться могущих легко

Во все углы и закоулки,

Как нить в игольное ушко.

Те дни декабрьских забастовок

Они заполнили с лихвой

Распространением листовок

И просто детской беготнёй.

Обыкновенные забавы

И удовольствия зимы

Затмились важностью лукавой

Событий правых и неправых,

Что тешат детские умы.

* * *

В день злополучного расстрела,

О коем речь сейчас пойдёт,

Сергей и прочие пострелы

Гурьбой примчались на завод.

У стен заводоуправленья

«Котёл народных масс» бурлил,

Хотя причиной возбужденья

Как-будто слух хороший был.

Лоэст, директор машзавода,

Чтоб забастовку прекратить,

Внял настояниям народа

И согласился уступить.

Непосвящённым сообщаем:

Люд заводской был возмущён

Тем, что по прихоти хозяев

Стал день рабочий сокращён.

И с десяти часов за смену

Он сократился до шести.

А значит заработок денный

Стал меньше – раза в два почти.

Народ и так не разъедался.

По большей мере в долг живя,

Он кое-как перебивался,

Не зная завтрашнего дня.

А тут снижение зарплаты!

Пусть кризис, производства спад.

Но люди в том не виноваты,

Лоэст же точно виноват.

И вот хозяева завода

Пообещали возвратить

Часы рабочие народу,

Прося с зарплатой погодить.

Лоэст поклялся, что заплатит,

Как только оживится сбыт,

Он непременно всё наладит,

Он деньги людям возвратит.

Накал от споров с руководством

На уменьшение пошёл,

Ведь о проблемах производства

Все знали очень хорошо.

Поверили. И порешили

Таки пойти на компромисс.

Поволновались, повопили,

Пар выпустили, подостыли

И расходиться собрались.

* * *

Сергей Тоткало в купе с прочей

Лихой окрестной ребятнёй

Носился резво средь рабочих,

Стоявших плотною толпой.

А ведь не только заводчане, –

Здесь были члены их семей,

Путейцы, горняки, крестьяне

И служащие всех мастей.

Сергей как парень любопытный

Знал многих из стоявших здесь:

Народ простой и беззащитный

(По большей части, но не весь);

В одежде серой и потёртой,

И лёгкой – как для декабря;

Народ не мягкий и не твёрдый;

Народ, не ропщущий зазря;

Народ бесхитростный, наивный,

Что просто верит в том числе

И обещаньям самым дивным

В исход их стачки позитивный

И в царство Божье на земле.

* * *

Тем временем на возвышенье

Зажатого со всех концов

Крыльца заводоуправленья

Довольный вышел Кузнецов.

Рабочий лидер шёл неспешно,

Как тот, кто воз тяжёлых дел

Осилил ловко и успешно

И даже вроде не вспотел.

За Кузнецовым деловито

С такой же значимостью шла

Его клевретов полусвита,