Горм, сын Хёрдакнута

– Если вы сгинете заедино, все равно, какие тайны вы знали порознь. А вот если, например, Пря́мый вернется, а Губитель Нарвалов – нет… Разыграем это вот как. Всем вам я одно скажу. Найдете Йоарра и Раудара – не возвращайтесь к Энгульсею, а идите к Коннахту. Расскажете Йоарру про дела с Йормунреком, передадите ему письмо, что я напишу, он будет знать, что делать. Если Йоарр нашел, что искал, попробуйте и местной помощью заручиться. Окажется, что Йоарр погиб… – Адальфлейд сделала еще глоток меда. – Помогите его дружине вернуться, письмо сожгите.

Глава 33

Вглядываясь в море, у высокого борта ладьи стоял старец. Его голова была непокрыта, ветер шевелил седины, кое-где сохранившие следы первоначального рыжего цвета. Старец опирался на посох. На шее его висел оберег, показавшийся Горму чем-то знакомым. Горм подошел поближе, но старик остановил его движением руки, и той же рукой указал на далекий берег, простиравшийся по левому борту. Ладья с шелестом шла вверх то ли по проливу, то ли по могучей реке – еще один берег угадывался в дымке справа. Старик перенес взгляд на Горма, почесал небольшую серебристую бороду, и изрек:

– Я не знаю, где он рухнет, льдами вскормленный поток.

Рок ли стройно движут струны? Или лирник – темный Рок?
Знаю только: эти руны я пою не одинок.
Что мне светит – звезды, очи ль – волны, лебеди ль – из тьмы?
Сколько нас, пловцов полнощных, и куда отплыли мы?
Слышу трепет крыльев мощных, за гребцами, у кормы.[86]

Горм повернулся назад, пытаясь рассмотреть, что же собственно приводит ладью в движение, но тут непонятно откуда раздался могучий визг.

Молодой ярл открыл глаза. Его окружали темнота и визг, в коем стали различимы слова:

– Синий огонь светится! Слова говорит! Волшебство! Кром, Магни, Собака-защитница!

Голос принадлежал Ульфрун-горничной, судя по направлению, вопившей из одного из углов спальни. Горм встал с ложа, подошел к окну, на ощупь раскрыл створки, и сдвинул ставень. Свет предрассветного неба озарил стол с несколькими свитками и стопочкой бумаги, столик поменьше с серебряным сосудом с неизбежным ботруо, серебряной же чашей с виноградом и рыжими плодами портокали, ложе, и Ульфрун, действительно съежившуюся в углу. На одном из ковров, устилавших пол, валялся на боку ночной горшок, видимо, опрокинутый девой. Откуда-то снизу, со стороны псарни раздалось:

– Гав? – голосом Хана.

– Гав! Гав-гав! Хауууу! Хауууу! Тяфффф! – голосами других собак. Впрочем, лай как начался, так и утих.

– Какой огонь? Какие слова?

Вместо ответа, Ульфрун простерла указующий перст к его груди. Горм провел себя по коже. На его шее на двух золотых цепочках висели кожаный мешочек из дома и предмет из клада, найденного Родульфом среди остатков старого-старого затонувшего корабля у северного килейского берега. Старший Хёрдакнутссон поднял оберег на руке к глазам. На миг, его ладонь вроде бы озарилась синей вспышкой, но серебристый прямоугольник, оправленный в золото, больше не звучал и не излучал.

– Тебе не примерещилось? Мне вот такой сон снился, хорошо бы записать, пока не забыл… «Я не знаю, где он рухнет…» – предводитель йеллингской ватаги стал шарить по столу в поисках огнива. – А потом послать кого-нибудь убрать это безобразие на ковре…

Ульфрун, перестав визжать, тем не менее явно не собиралась покидать насиженный угол. Горму удалось выкресать достаточно искр, чтобы зажечь лучинку в светце, торчавшем из оловянной чаши с водой, после чего он перенес пламя на фитиль светильника, жегшего какое-то пахучее растительное масло. Фитиль надо было еще прикрыть трубкой из полосок слюды в свинцовой оправе, но света уже хватало, чтобы по крайней мере разобрать, где бумага, а где стилос. Бормоча себе под нос, чтобы не забыть, убийца Гнупы заскреб по листу.

За дверью раздались шаги трех пар ног. Две пары были обуты во что-то, подкованное гвоздями. Шаги третьей пары были тише, но сопровождались дополнительным постукиванием.

– Горм? – раздался голос.

– Конунг?

– Все в порядке? Я проснулся – кричат, мне стража говорит – зарезали кого-то…

– Никого не зарезали, все путем, просто Ульфрун что-то показалось… – начал Горм.

– Не показалось! – подала из угла голос Ульфрун. – У него на груди оберег синим огнем Хель горит и зловещими загробными заклятиями зарекается!

– Можно мне посмотреть? – в голосе конунга читалось любопытство, может быть, с примешанной толикой ехидства.

– Бейнир, не в обиду за беспокойство, конечно, открыто, – Горм растворил дверь. За ней стояли два стража, каждый в доспехах, с мечом, и переносным висячим светильником на кольце, и владыка Килея – в чем-то длинном, шелковом, накинутом на плечи, и со всегдашней секирой на длинной ручке.

– Не горит и не говорит, хотя мне такой сон приснился… – молодой ярл протянул конунгу цепочку с оберегом.

– Какой сон?