Горм, сын Хёрдакнута

– Теперь мы можем их бить их же оружием! – каким-то образом, лицо Кнура положительно сияло, несмотря на общую закопченность и начавшую слегка проявляться недокормленность.

– И сколько у нас селитры наберется?

Кнур тут же опечалился:

– На пару таких бочонков, может быть… Эх, нам бы сюда да слисторпские селитряницы! Три четверти сажени на сажень, и саженей пять в длину, навоз смешан с соломой и известью, – мечтательно сказал он. – Золой осаждали.

– А зачем Гнупе-то поносному селитра? – Горм настолько удивился, что был полностью сбит с мысли.

– Они ее добавлял рабам в еду, чтоб те были посмирнее, и чтоб у них уды не поднимались.

– И что, работает?

Кнур ухмыльнулся:

– Виги говорил, работает. Если больше ничем не кормить.

– Кстати, они-то знали, что за мясо им раз в неделю давали?

Услышав слово «мясо,» Хан вопросительно пискнул и, не дождавшись ответа, печально опустил нос. Кнур подумал и покачал головой, отчего из того безобразия, что осталось от его волос, выпало несколько кусочков то ли земли с пола, то ли бронзового шарика.

– Раз попробовал кудри отрастить, так на тебе. Знали? Вряд ли. Те, что с Домославом и Мстивоем ушли, так, поди, и не узнают. А вот кто остался…

– Поговаривают, что на здешнем рынке уже появилась того же посола свинина, – ярл поморщился. – Дальше будет хуже. Кстати, вот для чего твоя пара бочонков очень может пригодиться, так это ночью закинуть их на Йормунрековы драккары у входа в гавань – может, в суматохе рыбаки смогут мимо проскользнуть… Стой, о чем мы говорили, прежде чем ты о навозе с известью стал наяву грезить, как о прекрасной деве?

– Что надо записать, из чего смесь для рогатых бочек делается.

– Вот еще почему это важно. Все говорят, темное вежество, навий огонь, гнев Одина… А все вежество-то ведется из перемолотых старых кружек да из-под кучи тухлого дерьма!

Глава 42

– Скажи мне, Идущий в Собственной Тени, откуда здесь на берегу взялась такая куча навоза? – спросил Хельги.

Несмотря на уже достаточно долгое знакомство с шаманом, ярл Хейдабира даже не мог толком назвать нагого ведуна по имени на его собственном языке. Сложность заключалась в том, что все слова в этом местном наречии, включая имена, менялись в зависимости от отношения говорящего к предмету, и даже от возраста и пола говорящего. Шаман называл себя «Адавейю Аксуда,» но Хельги должен был звать его иначе, а Аса или, к примеру, Новожея – еще по-другому.

К счастью, Виктрид сын Осви, в прошлом корабельный знахарь Раудара, а ныне весьма почитаемый сумасшедший шаман из деревни на берегу залива за большой лодкой, отличался не только редкой живучестью, но и даром к языкам. Несмотря на странную повадку повторять чуть ли не каждую вещь, сказанную им по-тански, дважды, Виктрид насобачился довольно свободно говорить на долгозвучном северном наречии, в котором каждая мысль выражалась одним словом. Услышав вопрос Хельги, он сказал соответствовавшее слово (весьма длинное) устрашающе разукрашенному разноцветными полосами под кожей и буграми на ее поверхности молодцу с выдрой, примерно одинаковому в высоту и в ширину. Того звали Саппивокпамиуктук, что значило «Он защищает морскую выдру.» По крайней мере, это имя не менялось, и упомянутая выдра большую часть времени тоже была в наличии, хотя в данный миг, она плавала где-то в широкой, медленно текущей реке, на берегу которой лежала чудовищная – двадцати мамонтам столько не навалить – полоса навоза, вокруг которой на сажень обтаял снег.

Саппивок… и так далее в свою очередь обратился к Идущему в Собственной Тени, говоря красивые и звучные слова, некоторые из которых даже казались наполовину понятными. Тот кивнул, на миг прикрыл глаза, и принялся на том же языке слегка нараспев рассказывать что-то шаману, защищавшему выдру. Северный ведун почтительно слушал, под конец кивнув и сказав что-то одобрительное. Из реки выбралась и заскользила по полоске прибрежного льда, таща рыбину размером почти с себя, выдра, на вид не особо нуждавшаяся в волшебной защите. Она положила бьющуюся рыбу на песок, препотешно отряхнулась, начиная движение с толстой умной морды с маленькими глазками и ушками и заканчивая потрясением длиннющего хвоста, снова схватила добычу, и неуклюже – мешали перепонки и огромные когти на лапах – побежала к хозяину, широко огибая былинную залежь испражнений неведомых травоядных (или травоядного?). Разместив здоровенного налима у ног владельца или покровителя, обутых в сапоги из нерпичьей шкуры мехом наружу, зверюха решила еще раз отряхнуться – к крайнему веселью Виктрида и Саппивока, почти всегдашней нарочитой безучастности Аксуды, и вящему неудовольствию Хельги.

Закончив слушать, Виктрид также выразил одобрение своим собратьям по ремеслу и, обратившись к Хельги, поведал: