Горм, сын Хёрдакнута

Лодка энгульсейской работы, тяжелее и длиннее разъездного челна Пря́мого, была зачем-то поставлена на тяжеленные дубовые полозья, раз в восемь толще, чем гибкие и прочные полозья нарт. Резня форштевня изображала коня, с прядями на гриве, складывавшимися в подпись довольно известного корабела из Гримсбю: «Хенгистсрубил.» Впереди лодка была снабжена подобием потяга из толстой смоленой снасти, возможно, запасного штага одного из кнорров. Вместо алыков, к штагу намертво крепились лямки из промасленной парусной шерсти, судя по их размерам, предназначенные для двуногого тягла. Вряд ли кто в здравом уме стал бы на своем горбу тащить через торосы эту по меньшей мере сорокапудовую тяжесть, особенно если учесть, что все, что помещалось в лодку, можно было запросто свезти на двух нартах или трех-четырех волокушах. Впрочем, судя по рассказам Виктрида и Саппивока, ум утратил здравие после первой же зимовки двух кнорров во льдах. Местами шерсть с лямок была раздергана, может быть, птицами, а может, и пеструхами – для гнезд. В лодке валялась куча промерзшего тряпья и шкур, в которой, похоже, славно провели не одно лето различные грязные, нечистоплотные, и вонючие северные животные.

– Может, запись какую на скамье вырезали, – Хельги принялся рыться в тряпье ближе к носу. – Тьфу!

Его поиски открыли свету кучу ребер, позвоночник, нижнюю челюсть, и еще несколько разрозненных костей.

– Небольшого был росточка, – заметил Ушкуй, составляя вместе две расколотых половинки берцовой кости и приставляя их к своему бедру. – Верно, замерз, а там волки до него добрались.

Услышав слово «волки,» Саппивок отрицательно покачал головой, и выдал что-то относительно короткое, с двукратным повторением слогов «ат-шен.» Выдра ненадолго высунула морду из отороченного странным черно-белым мехом клобука его кухлянки, недовольно втянула воздух, засопела, и спряталась обратно.

– Защитник говорит, не волки. С зубами, как у волков, но на двух ногах, и ходят, но не живые, – не то перевел, не то объяснил Виктрид.

– Драугры! – Хельги трижды постучал по борту лодки. – А не пойти ли нам отсюда?

Саппивок кивнул и сказал по-тански:

– Верноговоришь.

– Погодите, – Живорад наклонился над кормой лодки. – Может, что найдем, чтоб понять, кто они были. До этого те, что с зубами, как у волков, вроде не добрались.

– Но и он, видно, голову потерял, – заметил Ушкуй.

– Ты про наговор? – уточнил Хельги.

– Проще, ему кто-то ее отрубил. С одного удара, похоже. И взял на память. Хотя и без наговора могло не обойтись.

Шкипер Прямого указал на странное собрание предметов, разложенных в безумном, но совершенно определенном для того, кто их клал, порядке под лавкой, на которой полусидел, привалившись к борту, безголовый скелет в остатках одежды – четверо песочных часов, одни переносные солнечные, два заряженных самострела – в одном тетива еще сохранила натяжение, раскрытый складной нож, свернутый в трубку кусок листового свинца, куча серебра – пряжки, заколки, скиллинги, маленькая литая сова. В куче валялась и небольшая серебряная пластина с дыркой. На ней блеснули руны. Ушкуй поднял пластину и прочитал:

– «Эгфриду от Иффи, чтоб помнил всегда.» Который из них Эгфрид?

– Ни тот, ни другой, – Виктрид смерил второй костяк взглядом. – Эгфрид был даже тебя на полголовы выше.

– Кто-то здесь уже до нас порылся, – заметил Хельги. – Ничего съестного.

– Вон! – опять по-тански сказал Саппивок, указывая на отблеск в снегу саженях в десяти за кормой лодки.

Шаман и его ученик Неррет (по-настоящему Амактуукнерретуунерк, но кто ж такое выговорит) пошли к находке. Это оказалась круглая посудина, запаянная сверху.

– А вот и съестное. Помнишь, Хельги, хранительница рассказывала про новый способ хранения пищи, когда ее варят в оловянной посуде, а потом закатывают оловом и запаивают? – Ушкуй нахмурился. – Что-то здесь нечисто…

– Да, да! – подтвердил Защитник Выдр. – Нечисто!

– Что? – не понял Хельги.

– Виктрид, зимы здесь сильно холодные? – вдруг озадачился шкипер.

Знахарь-шаман только развел руками от удивления, что Ушкуй даже спрашивает. Шкипер продолжил:

– Эта посудина здесь уже несколько зим провалялась. Будь это чистое олово, его б оловянная чума давно в порошок превратила. Олово на холоде хранить нельзя.

– Точно, как Дедилов оберег по пути с Груманта! – Живорад улыбнулся, показывая отсутствие двух верхних передних зубов. – Так что же это, как не олово?

– Я что, кузнец? Возьмем с собой, покажем знатокам. Заодно, может внутри яд еще сохранился. Саппивок, сколько до стоячего камня осталось?

– Хельгиярл, недалеко, – переубедить шамана с выдрой, считавшего, что «ярл,» «шкипер,» и прочее – часть имен, было невозможно. – День, меньше.

– Живорад, возьми рунную пластинку, может, родне Эгфрида отдадим, – Ушкуй пошел к нартам.

– И сову, – добавил Виктрид. – Сова Раударова была, он ее с другим барахлом на льду бросил, когда Устрашающего затерло.

– Как она тогда здесь оказалась? – ярл покачал головой. – И почему лодка носом к северу стоит?

– Обратно к Темному Змею шли? – знахарь пожал плечами.