Горняк. Венок Майклу Удомо

И так же, одним рывком, Лия оттолкнула Кзуму от себя. Превратилась в прежнюю, властную, сильную Лию, смахнула слезы, усмехнулась.

— В меня сегодня будто черт вселился, — сказала она. — Пошли погуляем немножко.

Они завернули за угол, молча зашагали по улице. Их обступили люди, люди сновали взад-вперед. Одни плелись, другие неслись сломя голову. А всех их обступил, над ними всеми плыл городской гул.

Лязг трамваев и поездов, шорох шин, гудение голосов, топот ног — все сливалось в гул, и гул этот, казалось, существовал независимо от породивших его звуков и ничем на них не походил.

То был отчетливый неповторимый рокот, вырывавшийся из недр земли, из глоток, сердец, механизмов и уносившийся ввысь. Далеко-далеко от всего, что его породило.

Они миновали покосившийся фонарный столб. Под ним парень и девушка сплелись в тесном объятии.

— Джозефа забрали, — сказала Лия. — Я уверена: меня кто-то предает, а кто — не пойму. Полиции точно известно, что и когда у меня делается. Я это кожей чувствую.

Лия кинула взгляд на Кзуму и опустила глаза.

— Ты на меня сердишься? — спросил Кзума.

Лия фыркнула.

— Святая ты простота, Кзума. Как не понимал людей, так и сейчас не понимаешь.

Кзума улыбнулся, на него вдруг снизошел непривычный покой. Ему было приятно, когда Лия сказала, что он не понимает людей. Нет, он не согласился с Лией, но ее слова были ему приятны. И гулять с ней по городу ему тоже нравилось. Он словно бы вернулся домой в деревню. И неспешно прогуливался, как прогуливался когда-то с матерью. И мать отчитывала его точь-в-точь как Лия.

Сегодня в Малайской слободе все дышало сердечностью. Возможно, так было всегда, но раньше он просто не замечал этого.

Все напоминало ему ту ночь, когда он встретил Лию. Ведь тогда они и двумя словами не обменялись, а уже поняли друг друга. Лия с первого взгляда увидела, что он человек верный. Все равно как у них в деревне. Там все про всех всё знают и потому понимают друг друга. Сейчас он снова чувствовал себя точь-в-точь как в деревне.

— Ты славная, — сказал он и потянулся к Лииной руке.

Она дала ему руку, но тут же отняла.

— Пора возвращаться, — сказала она прежним жестким голосом. Куда только подевалась былая мягкость — голос ее звучал сухо, деловито.

Элизу они застали в кухне — придвинувшись поближе к очагу, она читала. Она не оторвалась от книги, не посмотрела на них. Лишь Опора и Мейзи заметили их приход. Глаза Мейзи больше не искрились весельем, но чувствовалось, что оно затаилось и при малейшей возможности вырвется наружу. А Опора — та не менялась. Она все видела, да помалкивала.

— Ты будешь спать здесь, — сказала Лия. — Пошли, уже поздно.

— Где, где он будет спать? — переспросила Опора.

— В каморке. Мейзи ляжет спать со мной, а Элиза у себя.

— Я тебе почитаю, — сказала Элиза, глядя на Кзуму.

— Поздно уже. — Лия многозначительно посмотрела на Элизу.

— Спокойной ночи, — сказала Мейзи и вышла.

— Пусть ее читает, — бросила Опора и направилась к двери. Лия передернула плечами, криво усмехнулась и вышла следом. Дверь захлопнулась, пламя свечи затрепетало.

Элиза подняла глаза на Кзуму, улыбнулась.

— Почитать тебе?

— Да.

Элиза открыла книгу, начала читать. В книге рассказывалась история зулусских войн. Прекрасный образный язык, мелодичный Элизин голос — и постепенно Кзума подпал под обаяние книги.

И вновь отряды африканских воинов шли на бой с белыми, чтобы отстоять свои земли. И вновь гибли один за другим, и на их место вставали новые бойцы. Но их все равно победили и отобрали их земли, потому что сила была на стороне белых. Их поражение преисполнило Кзуму печалью, и лицо его омрачилось.

Элиза захлопнула книгу.

— Хорошая книга, — сказала она, — но до чего же горько читать о том, как нас победили.

— Верно.

Свеча вспыхнула в последний раз и погасла. Комнату освещало лишь пламя очага. Элиза нагнулась, прикурила сигарету от огня, и Кзума снова вспомнил Ди, женщину Рыжего.

— А я видел, как живут белые, — сказал он.

— Угу, — безразлично откликнулась Элиза.

— Пойду-ка я спать, — сказал Кзума.

Элиза скользнула по нему взглядом, но промолчала. Он прошел двором в каморку — там все оставалось таким же, как до его ухода. Вплоть до мелочей. Кзума разделся, лег в постель, задул свечу.

Пока здесь не было никого, кроме Опоры и Папаши, он чувствовал себя как дома. А когда вернулись остальные, все переменилось. Стало совсем другим, не таким, как до его ухода. Даже Лия и та стала совсем другая. Дверь отворилась, вошла Элиза, от холода у нее стучали зубы. Кзума почувствовал, что у него екнуло сердце — в памяти всплыла та незабываемая ночь.

— Оставь меня, — сказал Кзума.

— Нет.

Он отвернулся. Элиза легла рядом. Кзума чувствовал, до чего она продрогла. Ее знобило. Элиза тронула его за руку, но Кзума отдернул руку.

Но вот Элиза перестала лязгать зубами. Озноб прошел — напряжение отпустило ее. Она лежала совсем тихо, не придвигалась к нему, но и не отстранялась. Кзума почувствовал, как в нем с бешеной, убийственной силой нарастает желание.

— Оставь меня, — повторил он.

Элиза повернулась к нему, приникла, прижалась всем телом.

— Люблю тебя, — сказала она.