Горняк. Венок Майклу Удомо

Всем хотелось порадоваться. Перед домом начались танцы — прямо-таки праздник по случаю ее возвращения.

Среди этого веселья Лия отвела Кзуму в сторону и сказала:

— Интересно, кто же убил Дладлу.

— Да, интересно, — подтвердил он.

Но кто убил Дладлу, так и осталось неизвестным.

Глава двенадцатая

Сумрак быстро сгущался. Элиза и Кзума шли домой. Так было уже десять дней. Все это время они любили и были вместе. И это было хорошо.

Каждый день, кончив работу, Кзума приходил домой и спал, и всегда, как в тот первый день, когда его разбудило ее присутствие, и приготовление еды, и пение, пела птица и будила его. И голос оказывался голосом Элизы — это она готовила обед.

А иногда, поев, они шли побродить куда-нибудь, где тихо и безлюдно. Говорили на этих прогулках мало — говорить было не о чем. Просто ходили. Близко прижавшись друг к другу, там, где не было людей, где земля была тихая и летний ветерок обвевал их лица, там и ходили. Смотрели на луну и на звезды и на далекие призрачные отвалы, а потом возвращались в комнату и сидели у огня, пока не наступало время Кзуме идти на работу. Тогда Элиза провожала его до того места, где они впервые были одни в тот первый вечер. А там он покидал ее и быстро шагал, удаляясь по тропинке. А она глядела ему вслед. Глядела, пока его не скрывала завеса тьмы. А тогда возвращалась в комнату и спала. Хорошо спать в постели любимого, даже когда его нет и он не может спать с тобой.

В другие дни они, поев, шли к Лии, беседовали там, помогали ей торговать пивом. Теперь, когда Дладла умер, выдавать Лию было некому и торговать безопасно. А Лия всегда говорила, что торговля — это деньги, а деньги — это власть.

А бывало и так, что они вливались в уличную толпу и танцевали на перекрестках. Это тоже было хорошо, когда они там бывали вместе. Жизнь была хороша, а любовь — чудо.

Бывало, Кзума замечал, что Элиза как-то затихает и куда-то удаляется от него, углубляясь в свои невеселые мысли. В таких случаях он уходил и один бродил по улицам с полчаса. А к его приходу Элиза опять была молодцом. И всегда в таких случаях она бывала особенно нежна с ним и вызывала его на любовь. И страсть ее бывала особенно сильной. Кзума дивился, откуда в таком маленьком теле столько страсти.

У Лии они иногда встречались с Мейзи. У той в глазах и на губах всегда был прежний смех. Кзума уж думал, не приснилось ли ему, что Мейзи к нему неравнодушна. Лишь очень редко, когда он на нее не смотрел, она взглядывала на него пытливо, и глаза у нее были странные, без смеха. Но этого Кзума не знал.

Кзуме жилось хорошо. Он думал об этом, и о десяти днях, которые Элиза провела с ним, и о том, как хороша ее любовь, и, счастливый, улыбался, когда они шли домой в сгущающемся сумраке.

— Ты улыбаешься, — сказала Элиза, не глядя на него.

— Да, жизнь хороша. Хорошо быть с тобой. Я от этого так счастлив, что не могу выразить словами.

— Это хорошо, — сказала Элиза.

— А ты несчастлива.

— Нет.

— Слышно по голосу.

— Нет.

— Нет, слышно.

— Когда кончатся ваши ночные смены?

— Почему тебе плохо?

— Не глупи, Кзума. Расскажи мне про ваши ночные смены. Не дело женщине из ночи в ночь спать одной. Ну же, давай, расскажи.

Кзума улыбнулся.

— Еще две недели.

— А потом с ночными сменами будет покончено?

— Будет покончено.

— На сколько времени?

— Не знаю.

Они умолкли. Свернули за угол. Уже совсем близко от дома. Женщина, жившая на той же площадке, стояла на веранде. Она им помахала.

— Ей что-то от нас нужно, — сказал Кзума, и они ускорили шаг.

— Что там случилось? — спросил Кзума.

— Тут приходила старая женщина, — отвечала соседка. — Велела передать, что была Опора и чтобы вы оба быстро шли к Лии.

— А что там произошло? — спросила Элиза.

Соседка покачала головой.

— Не сказала. А глаза у нее были мокрые, дело, видно, серьезное.

— Может быть, Лию арестовали? — сказал Кзума.

— Пошли сразу туда.

Опора впустила их.

— Лия? — спросила Элиза. — Ее арестовали?

— Нет. — Опора покачала головой. — Папаша.

— Что с ним? — спросил Кзума.

Опора прикусила нижнюю губу и отвернулась. Из глаз ее хлынули слезы. Элиза обняла ее.

— Его машина сшибла.

Дольше сдерживать свои чувства она не могла. Плакала, пока совсем не ослабела. Элиза усадила ее, стала утешать.

Кзума вошел в комнату Лии. Папаша лежал на кровати и стонал. Лия, сидя на краю кровати, держала на коленях его голову. В ногах кровати стоял доктор Мини, которому Кзума помогал когда-то бинтовать руку человека, упавшего с крыши.

Врач узнал Кзуму и взглядом поздоровался с ним. Лия оглянулась и посмотрела на Кзуму ненавидящими глазами. Кзума обошел кровать и посмотрел на Папашу. Вид у него был обычный, только на губах кровяной пузырек. Никаких следов ушиба. Кзума посмотрел на врача.

— Как он?

Доктор Мини сжал губы, покачал головой и чуть пожал плечами. И это означало: «Конец».

— Но ты же врач, — сказал Кзума.

— У него внутреннее повреждение, — сказал доктор.

Папаша застонал. Лия погладила его по лбу, тихо приговаривая что-то, как утешают ребенка. Кзума положил руку ей на плечо. Она отстранилась.

— Ничего сделать нельзя, — сказал доктор и взял свой чемоданчик.