Горняк. Венок Майклу Удомо

— Чтобы отдать под суд? Это может послужить сигналом к новому восстанию. Кроме того, найдется немало желающих выступить в Совете наций с неуместными вопросами. Нет! Их гораздо больше устраивает, чтобы он сидел здесь, в эмиграции и спивался у них на глазах.

— Мы должны помочь ему! — воскликнул Удомо.

— И поможем! Время работает на нас. Мир меняется. Крепнут силы наших друзей и союзников… А теперь расскажите мне, как вы устроились. Нашли себе квартиру? Есть ли у вас деньги?

Не сводя глаз с Лоис, разговаривавшей с Мхенди, Удомо ответил:

— Комнату я снял, но она мне не по карману.

Лоис сидела на низеньком табурете рядом с Мхенди в противоположном конце комнаты. Они почти касались друг друга. Он видел, как Лоис взяла руку Мхенди.

«Может быть, они любят друг друга», — подумал Удомо.

— Рассказывайте, Дэвид. Вам станет легче, — сказала Лоис.

Джо и Эдибхой, лежа на ковре, слушали приглушенную музыку. Лэнвуд продолжал говорить. Удомо слушал, не переставая наблюдать за Лоис и Мхенди.

Лэнвуд рассуждал о том, как бесчеловечно относятся империалисты к колониальным народам.

Мхенди осушил третий стакан.

— Я только что получил вести с родины, — сказал он. — Мою жену расстреляли.

— Боже мой! — прошептала Лоис.

— Первые жертвы плана «Поселение А». Власти решили переселить мой народ в пустыню с земель, принадлежавших нам c незапамятных времен. Колонизаторам не нравилось, что мы владеем плодородной землей. Мой дом стоял у подножия горы. Земля там хорошая, краснозем. Слишком хорошая для существ низшей расы…

— О, Дэвид!

— Что, Лоис, я, по-вашему, слишком резок? Словом, они объявили, что эти земли принадлежат европейцам, и приказали всем перебираться в «Поселение А». Не сомневаюсь, что со временем они всю пустыню разделят на участки, так что букв в алфавите не хватит. Ну так вот — наши отказались. Женщины не захотели расстаться со своими домами и своей землей. И когда белые пришли проверить, как исполняется приказ, женщины встретили их камнями. Впереди была моя жена. Комиссар-африканец и его помощник были убиты…

— Боже мой! — Лоис дотронулась до руки Мхенди.

— Налейте мне еще, — сказал он.

Она наполнила стакан. Он осушил его залпом. «Мхенди настоящий пьяница, а она помогает ему спиваться», — подумал Удомо. С трудом верилось, что перед ним тот самый Мхенди — вождь восстания в Плюралии.

— Сколько? — прошептала она.

— Сколько было расстреляно?

— Да.

— Одиннадцать.

Лоис налила себе виски и выпила.

«И она туда же», — подумал Удомо.

— Могло быть больше, — сказал Мхенди, — могло быть двадцать, тридцать… даже сто…

Лоис опять налила ему виски. Глаза у него покраснели. Но она чувствовала, что нервное напряжение его начинает спадать.

«Еще немного, и они опьянеют», — решил Удомо и стал с удвоенным вниманием слушать Лэнвуда.

Мхенди провел рукой по щеке.

— Надо бы побриться, — рассеянно обронил он.

— Расскажите мне о ней, — попросила Лоис.

Мхенди вздохнул:

— Она была неграмотна. Не садилась со мной за стол. Никогда не садилась. Место женщины на кухне или в поле — она должна служить своему господину. Здесь считают, что это мы, мужчины, завели такой порядок. Не знаю. Я, во всяком случае, не заводил. Мне ведь бывало там очень тоскливо и часто хотелось поговорить с ней. Я пытался учить ее… Верно, плохо пытался…

— А какая она была, Дэвид? У вас есть ее фотография?

— Нет. Часто рядом с ней я чувствовал себя стариком, будто она доводилась мне дочкой. У нее было круглое личико и большие глаза. Вечерами, уложив детей, она иногда приходила ко мне в комнату, если я был один. Садилась на пол возле меня и сидела тихо-тихо. От нее веяло таким покоем. Сначала, когда она приходила, я пробовал читать ей. Но она начинала беспокойно поглядывать на меня, вставала и уходила. Я пробовал ставить пластинки. Однако и музыка гнала ее прочь. В конце концов я понял, что в ее присутствии надо просто сидеть спокойно. И это, по-видимому, доставляло ей радость. Как странно, она была моей женой, а я так и не понял ее, не узнал, о чем она думала…

— Но вы любили ее?

— До сегодняшнего дня я даже в этом не был уверен. Видите ли, ее выбрали для меня родные. Когда я вернулся из Европы, оказалось, что отец обо всем уже договорился. Не забывайте, что существуют две Плюралии — Плюралия городов и белых людей и сельская Плюралия, где все еще сохраняется племенной уклад. И хотя я учился в городе и даже побывал в Европе, я оставался сыном своего племени. В глазах родных я прежде всего был сыном племени. Как же я мог не исполнить желание отца?

— А теперь?..

— Теперь я понял, что любил ее. Но понял слишком поздно.

— И вы собираетесь продолжать начатое дело?

— Да. На мне лежит ответственность за погибших. Их было много. Они вверили мне свои жизни. Значит, я должен продолжать борьбу.

— А вы хотите продолжать?

Мхенди улыбнулся: