Горничная

В лобби было достаточно оживленно, кто-то заселялся, кто-то, наоборот, выезжал. С виду все было в порядке, моего вмешательства не требовалось. Иногда, впрочем, кто-то из гостей может оставить на журнальном столике смятую газету или бросить стаканчик из-под кофе на чистый мраморный пол, где из него непременно вытекут последние несколько капель, образовав зловещее коричневое пятно. Если я замечаю подобные досадные мелочи, я быстренько устраняю их. Строго говоря, уборка лобби в мои обязанности не входит, но, как говорит мистер Сноу, хорошие работники сами проявляют инициативу.

Я подкатила свою тележку ко входу в гриль-бар и поставила ее на тормоз. Родни уже стоял за баром, читая газету, разложенную на стойке.

Я вошла в зал стремительной походкой, чтобы показать, что я – женщина, уверенная в себе и занятая.

– Я пришла, – сообщила я.

Он вскинул глаза.

– А, Молли, привет! Ты за газетами?

– Твое предположение на сто процентов верно.

Каждый день я беру в баре стопку газет, чтобы разнести их по номерам во время уборки.

– Ты это уже видела? – спросил он, указывая на лежащую перед ним газету.

Он носит очень блестящие часы «Ролекс». Хотя я в брендах не очень разбираюсь, я прекрасно знаю, что «Ролекс» – марка не из дешевых, а это, по всей видимости, означает, что мистер Сноу высоко ценит Родни за выдающиеся способности бармена и платит ему больше, чем обычно платят барменам.

Я взглянула на заголовок, на который показывал Родни.

«Раскол в семье грозит подорвать могущество империи Блэка».

– Можно посмотреть?

– Конечно.

Он развернул газету ко мне. Статья сопровождалась несколькими фотографиями. На одной из них мистер Блэк, снятый крупным планом в своем классическом двубортном костюме, пытался заслониться от репортеров, которые совали камеры прямо ему в лицо. Жизель, безупречно одетая с головы до пят и в черных очках, держала его под руку. Судя по ее наряду, фотография была сделана совсем недавно. Может, даже вчера?

– Похоже, в семье Блэк назревает скандал, – сказал Родни. – Судя по всему, его дочери Виктории принадлежит сорок девять процентов акций бизнес-империи Блэка, и она хочет забрать свою долю.

Я пробежала статью глазами. У мистера Блэка было трое детей, все уже взрослые. Один из мальчиков жил в Атлантик-Сити, второй перемещался между Таиландом и Виргинскими островами или любым другим местом, где планировалась вечеринка. В статье миссис Блэк – первая миссис Блэк – описывала обоих своих сыновей как «людей непрактичных и легкомысленных» и, если верить приведенной цитате, утверждала, что «единственное, что может спасти „Блэк пропертиз энд инвестментс“, это если моя дочь Виктория, которая уже и так фактически взяла на себя руководство компанией, получит как минимум половину акций». Далее в статье описывались перипетии затяжного судебного процесса между мистером Блэком и его бывшей женой. В статье упоминались многочисленные другие магнаты, поддерживавшие ту или иную сторону. Текст подводил читателя к выводу, что второй брак мистера Блэка, в который он два года тому назад вступил с Жизель – женщиной, более чем вдвое его моложе, – стал тем самым моментом, после которого империю Блэка начало лихорадить.

– Бедная Жизель, – произнесла я вслух.

– Правда же? – отозвался Родни. – Ей сейчас только этого не хватало.

Мне в голову пришла одна мысль.

– А ты хорошо ее знаешь? Жизель?

Родни сложил газету и убрал под стойку, а мне принес свежую стопку, чтобы я отнесла ее наверх.

– Кого?

– Жизель, – повторила я.

– Мистер Блэк не позволяет ей спускаться в бар. Думаю, ты общаешься с ней чаще, чем я.

Он был прав. За последнее время между нами, молодой и красивой Жизелью Блэк, второй женой скандально известного магната, и мной, скромной гостиничной горничной, возникла неожиданная и приятная связь – даже, не побоюсь этого слова, дружба. Я не слишком об этом распространяюсь, поскольку максима мистера Престона относится не только к джентльменам: лучше держать язык за зубами.

Я ждала от Родни продолжения, держа паузу, которую могла бы сделать одинокая, но не отчаявшаяся молодая женщина, питай она романтический интерес к стоящему перед ней свободному и привлекательному молодому мужчине, в запахе одеколона которого нотки бергамота мешались с интригующей экзотической маскулинностью.

И я не осталась разочарована – во всяком случае, не полностью.

– Молли, твои газеты. – Он склонился над барной стойкой, и на предплечьях у него завораживающе заиграли мускулы. (Поскольку это была барная стойка, а не обеденный стол, правило, запрещавшее класть на столешницу локти, не действовало.) – Да, кстати, Молли, я хотел поблагодарить тебя за то, что ты делаешь для моего друга Хуана Мануэля. Ты поистине… необыкновенная девушка.

Я почувствовала, что моим щекам стало жарко, как бывало, когда бабушка принималась пощипывать их, чтобы не были такими бледными.

– Я и для тебя сделала бы то же самое, если не больше. Ну то есть разве это не то, для чего нужны друзья? Чтобы помогать друг другу в беде?