Горничная с секретом

И порой мне казалось, что взгляд у чайки не птичий вовсе, слишком уж умный, слишком… человеческий

Словно смотрел на меня из птичьих глаз кто-то другой.

Глава 7

Окрестности Замка-на-Горе, наши дни

– …Оборот – даже после многолетней практики – дело тонкое, муторное да мудрёное. Сил и энергии, девочка, жрёт он немеряно. Но и это не главное. После оборота львиная часть твоих сил уходит на поддержание личины, что приняла. Если жалеть себя не будешь и тренироваться каждый день, придёт час, когда энергия потечёт в нужное русло сама собой, ты даже замечать той личины не будешь. Но если в своих силах не уверена, а обернуться надо – выбирай личину одного с тобой веса, и, желательно роста, – говорил когда-то дядюшка, а я, маленькая, решительно сжимала кулаки, слушая старого ведуна с открытым ртом и готовилась совсем-совсем-ни-капельки не жалеть себя.

– Сложнее всего оборачиваться зверем, который по массе тебя превосходит: тут оборот удержать трудно, ну да есть хитрости: например, перед оборотом взять недостающий вес в руки. Такой оборот производить сложнее, а поначалу и вовсе кататься по земле и выть от боли будешь, когда предметы сторонние под шкуру, значит, врастать станут. Ну да ничего. Наживное это, девочка… Тут главное не отлынивать от тренировок и упорно шагать к поставленной цели. Мать-Вещунья, она, знаешь, настойчивых любит… На далёкой родине моей говорят, что судьба норовистой кобылице подобна: слабого, неуверенного всадника сбросит, не пожалеет, а вот сильному и упорному покорится. Ты уж сама решай, слабая ты чи сильная…

– Самое же опасное для юного чародея – обернуться сразу во что-то мелкое. Как ты, дурёха… сразу в чайку. Сил на поддержание такой личины почти не требуется, возвращаться же в свою истинную суть как правило, и не хочется вовсе. Не встречал я прежде таких, как ты, девочка, но даже те, кто лишь сознанием сливаться с птицей ли, зверем, могут, знают: пьянит такое слияние почище гномьей браги. А потому легко можно забыть, что ты человек, а не птица вовсе. Я ведь когда тебя чайкой приметил, думал, как и я, ведьма какая птицу ведёт… А когда присмотрелся, что да как, волосья дыбом стали! Гляжу, не птенец это, а человек, как есть человек! Даром, что многоликий… Ну, думаю, не покажу девчонке дурной кузькину мать прямо сейчас, не вернуться ей из чайки в человека обратно…

…Стоило шагнуть под сень подпирающих небесный свод деревьев, жадно втянуть ноздрями родной запах хвои да прелой листвы, утонуть стопами в мягком ковре мха, как голос дядюшки, казалось, перестал быть воспоминанием, ожил… и слышался теперь, как в детстве, прямо со всех сторон, родной, как дыхание этого леса!

Губы сами собой растянулись в нежной улыбке.

Когда дядя взялся за моё обучение, не щадил совершенно, заставляя держать самые сложные личины часами. Поначалу тряслась и плакала от боли, а потом ничего, привыкла. Так же как раз в сутки неизменно давать себе отдых от оборота.

Вот и сейчас, прежде чем обернуться и припустить по знакомым с детства тропам, я с наслаждением избавилась от надоевшей личины горничной. Ботинки скинула, чулки стянула и затолкала в заплечный мешок. Пошла, с наслаждением ступая босыми ногами по мшистому ковру.

Заприметив ручей, опустилась на колени, стянула с плеч лямки. Зачерпнув в ладони студёную воду, принялась с наслаждением пить маленькими глотками. Водица родной земли – живая. А мой дом – там, где обожаемый дядюшка с Ивасиком и Солью…

Напившись, умылась, пригладила волосы, выбившиеся из косы.

Зрение у меня острое, куда острее, чем у обычных людей, потому и в сумерках отчётливо различила в гладкой чёрной поверхности своё отражение.

Обыкновенное, к слову, отражение. До той же Дианы мне далеко…

Коса у меня каштановая, самая обычная для наших краёв. Разве что густая, пальцами одной руки не обхватишь. Когда оборачиваюсь в горничную леди Ди, намеренно её укорачиваю и делаю жиже. Глаза – зелёные, нос прямой, рот большеват, пожалуй, да губы чересчур яркие и пухлые…

– Эх, девка, – вздыхал дядюшка, когда я, по его словам, «заневестилась». – Ты когда к людям выходишь, всё ж таки напускай личину-то. Приглушай свои природные краски, больно уж щедро тебя Матушка-Природа одарила. Не ровен час заприметит, кто ненужно.

«Кто ненужно» – это дядюшка на заезжих дворянчиков намекал, что в наши места поохотиться заезжали, да на старостиных сыновей из ближайшей вёски. Как говорится, сызмальства не заладилось у меня со старостиными сыновьями… Тех, что из Горшков, даже учить приходилось уму-разуму, когда руки распускать пытались. Обернувшись ланкой или косулей, водила бугаев по лесу, тропы путала, водяниц да кикимор науськивала… Самые рьяные «ухажёры» после седмицы в лесу шёлковыми становились и вслед дочке старого ведуна смотреть боялись.

Но дядюшку я слушалась, «краски» приглушала, румянец со щёк изгоняла безжалостно, цвет глаз на болотный, лягушачий меняла, губы более тонкими делала. Как сказала бы леди Ди, «приличными».