…Танк качался на гусеницах и бил, поднимая вихри пыли, выплевывая из чехла эжектора тошнотную гарь. Бил торопясь, бил, бил – по морю, туда, где ползли к берегу плашкоуты (а до серых кораблей вдали он достать не мог…). В танке были трое. Трое, для которых не существовало больше ничего, кроме прыгающей панорамы в прицелах. Панорамы – и ненависти, ненависти, которой не ожидали от них те, кто сейчас – в вое и визге – умирал на плашкоутах под бьющими 125-миллиметровыми фугасами.
Потом пришел огонь…
…Генка вздрогнул. Под пальцами – он шел вокруг танка, ведя руками по броне, теплой и мощной – была рваная дыра. Что попало сюда – мальчишка не знал, но понимал, что танк погиб именно от этого удара. Помедлив, мальчишка приблизил лицо к дыре. Оттуда пахнуло сухостью. Генка отстранился и погладил броню. Огляделся… и поразился острой мысли, что и тогда, наверное, еще было так же, и, наверное, этим людям внутри хотелось выскочить из танка, и бежать, и чтобы было небо, и солнце, и ветер… и жизнь. А они – остались и стреляли. Почему-то это было для них важней жизни.
Наверное, они были похожи на Дениса. Только постарше.
Генка вдруг подумал, что надо бы положить к памятнику какие-нибудь цветы. Он и сам не знал, откуда оно взялось – это желание. Денис много говорил о памяти, даже как-то раз зашла речь, что нужно создать музей. Но ребята – даже те, кто знал это слово – не понимали, зачем он нужен – музей? Что там, в прошлом, такого важного? И Денис сердито махнул рукой.
«Когда вернусь, – подумал Генка, – обязательно скажу, что музей нужен. И сюда приду с цветами. Куплю на набережной в Берендяевке, рядом с Аперычем».
Уходить отсюда не хотелось. Но и торчать возле памятника было как-то неловко. Генка, поглядывая на памятник через плечо, медленно пошел туда, где из зарослей сухой травы торчали вперемешку обломки известняка и мрамора.
«А ведь, наверное, тут когда-то стоял каменный храм, – подумал Генка, вскакивая на один из таких обломков. – Что за народ его построил? Наши, русские? Или тут жил кто-то еще? Надо будет взять в библиотеке какую-нибудь книжку про историю этих мест, а то все только про природу читаю…»
Генка перескочил на соседний обломок, побалансировал на нем, раскинув руки, потом – просто так – сделал «ласточку», крутнулся на одной ноге и подумал, что ничем не болен и надо так и сказать сегодня Петру Юрьевичу. Мол, пора ехать домой. Извините, что время на меня потратили…