Горные дороги бога

Куда я тороплюсь? Зачем? Тело словно слышит эхо старых приказов и пытается их исполнить, действует само по себе, но ведь обязательно наступит мгновение, когда все звуки стихнут, и что тогда? Ввязаться в драку? При мне даже нет оружия. Посох с кошачьей головой, конечно, хорош, но слишком мал для настоящего сражения. И намного слабее бракка. В кошеле звенят монеты, но они никому не нужны здесь и сейчас. Смешно. Единственный раз, когда у меня появились средства на покупку помощи, рынок оказался закрыт. Ну и везение!

Везение.

Оно всегда было таким. Точно таким же. Сколько себя помню. Сколько…

Дрожь сотрясла все тело, от макушки до пяток, и что-то застучало по земле, словно пошел град. Или рассыпались бусы.

Пальцы, коснувшиеся шеи под высоко поднятым воротником, подтвердили: кожа чиста. Ни одной горошины. Они все лежали внизу, под ногами, темные, глянцевые, похожие на черный жемчуг из ювелирной лавки. И с треском лопнули, когда я на них наступил. Потом лопнуло что-то еще, внутри то ли черепа, то ли сознания, и в глазах на мгновение помутилось. А когда ясность зрения вернулась, она пришла не одна, а вместе с неожиданным, но почему-то совсем не удивительным открытием.

Раздвоенного мира больше не было. Не было странных порывов сделать что-то не так, как раньше. Никаких метаний. Никакого выбора между полом и потолком, между азартом и осторожностью. То, что осталось, было единым и цельным. Вот только много ли осталось во мне от меня самого?

– А каково это – делать по-своему?

Вопрос прозвучал невнятно, сливаясь с ленивым шелестом кустов, мимо которых лежал мой путь, но спрашивающий явно нуждался в ответе. Впрочем, и я тоже.

– Не мешать порывам души. Не ломать себя в угоду кому-то. Не сомневаться в том, что будущее будет лучше прошлого.

Простые советы. Очень простые. Наверняка кто-то и когда-то дал их мне, только лицо и голос советчика надежно стерлись из памяти, и теперь кажется, что я знал это всегда. С самого начала. Так почему же никогда так не делал?

– Твое будущее?

Вряд ли.

Нет.

Не знаю.

Мое «завтра» меня очень долго не волновало. Слишком долго. Нам говорили, что мы служим обществу. Что наши действия приносят пользу жителям Дарствия. Врали? Возможно. Но мне почему-то думалось иначе в те дни. Да и сейчас…

– Общее.

– Но одному стараться для всех… Разве хватит сил?

Конечно нет. Просто каждый должен делать свое дело.

Свое.

Но по-своему ли?

Если все мы разбредемся по личным полям сражений, откуда возьмется единство? Откуда возьмется сила, способная свернуть горы? Значит, кому-то придется поступиться своими желаниями и намерениями, чтобы поддержать другого. Кому-то придется уйти в тень…

За спину человека, которого избрал своим Ведущим.

– Можно стараться только для себя. Это проще и приносит больше выгоды.

– А для кого стараешься ты?

Для Натти. Для Лус. Для Керра. Для демона по имени Конран. Для…

А ведь у каждого из них свое собственное намерение, своя цель, лишь смутно похожая на цели других. И я не могу разорваться, чтобы помогать им по отдельности. Только вместе. Всем вместе. Но это будет вовсе не сумма целей, а что-то совсем иное. Что-то другое, сложенное из многих чаяний и надежд, и все же намного большее.

Я должен отвести от мира угрозу, какой бы она ни была. Просто защитить. Пусть не на огромном поле боя, а в темном и глухом закутке, мое сражение упрямо ждет меня, пританцовывая от нетерпения.

– Я просто стараюсь. Так упорно, как только могу.

– Я тоже хочу… стараться.

Она вышла из-за зеленого щита у самой калитки садовничьего дома. Невысокая, светловолосая, поджарая, как мальчишка. Даже выставленные чуть ли не напоказ груди были совсем еще небольшими, трогательно юными. Но уже одно то, что они не скрывались под бесформенной одеждой, вызывало вопросы.

– Ты местная?

– Здесь нет чужаков. Не бывает.

– Разве женщины Руаннаса одеваются не…

– Пойдем. – Она скользнула в калитку, потянув меня за рукав. – У всего на свете есть уши.

При свете зажженной свечи у незнакомки обнаружилось вполне милое и, как я предполагал, почти детское личико, хотя ребенком она явно уже не была: складки в уголках сжатых губ – примета зрелости. Правда, зачастую вынужденной, а не естественно приобретенной.

Непокрытая голова, наряд наполовину мужской, наполовину напомнивший о столичных увеселительных заведениях, кожаная перевязь, крест-накрест проходящая через грудь и прячущая за спиной девушки ножны. Местные горожанки выглядят иначе, а потому сомнений нет:

– Ты из людей Рофи?

Она кивнула, пройдя кругом по комнате, но все время оставаясь ко мне лицом. А потом сказала, видимо желая что-то объяснить:

– Я слышала твои слова. Там, в трактире.

О, значит, у меня было больше слушателей, чем я мог надеяться. Только много ли в этом толку?

– Я много чего говорил. Но ты ведь пришла спросить не о деньгах, верно?

Раскосые глаза обиженно мигнули.

– Деньги… Ты предлагал больше, чем можно потратить.

– Неужели?

– В этом городе никто ничего не покупает и не продает.

Вот как? А я-то удивлялся, почему разбойники глухи к звону монет!

– Значит, вы живете по другим законам, чем все остальные края Дарствия.