Горные орлы

В злобе на председателя Тишка искренне жалел, что пасеку грабил не он, а кто-то другой… И только сознание полной своей невинности успокаивало его.

Шел Тишка нарочито медленно, едва переставляя ноги. «Не торопись коза в лес — все волки твои будут», — подумал Курносенок и горько улыбнулся. Он знал, что Герасим Андреич спешил в деревню, чтобы поскорей сдать его и сейчас же отправиться на работу. Уборка большого поля хлебов у артельщиков затянулась, рук не хватало, и пшеница осыпалась.

На краю деревни стали попадаться мужики. Встречные пропускали Курносенка, рассматривая его с таким любопытством, словно видели впервые. Потом они присоединялись к Герасиму Андреичу. За спиной Тихон чувствовал толпу.

Из дома Самохи Сухова поспешно вышел Егор Егорыч.

«И этот бес туда же, вот-то заюлит!..» — Тихон отвернулся от Рыклина.

Голос Егора Егорыча вскоре перекрыл все голоса мужиков:

— Люди молотить, а он — замки колотить. Врюхался, заведующий! Краденый-то поросенок, видно, в брюхе визжит… Она, советска-то власть, смертельно строго к ворам подходит.

Тишка остановился и плюнул Егору Егорычу в бороду.

Посреди Кукуевки, — так в Черновушке с дедовских времен называлась площадь, где разместились все общественные учреждения деревни, — стоял знакомый Тишке амбар. К нему-то и вел его председатель.

— Кому каталажка, а ему дом родной. Зерном, видно, кормите… Повадилась скотинка в чужой хлевок — палкой не отмахнешь, — язвил Егор Егорыч уже на площади.

Мужики расхохотались.

От сельсовета (там же помещалось и правление артели), отвязывая на ходу ключи с опояски, поспешал сторож дедка Мемнон Свищев, отец близнецов.

— Встречай квартиранта! Убрал ли горницу-то? — кричали мужики.

— Для хорошего человека она у меня завсегда готова, — хихикнул Мемнон в редкую бороденку.

Не глядя на Тишку, старик открыл дверь и сурово и громко, чтобы слышали председатель и мужики, сказал ему:

— Чтоб, значит, тово… по всей строгости у меня… Ежели чего там — погаркаешь в дырочку, я повсегда на страже…

— Да ты его не учи, Мемнонушка, он всю арихметику эту на практике произошел, высший курс в городском остроге сдал. Теперь вот на повторный выразил желание… — Егор Егорыч, не переставая, издевался над Тишкой.

18

На площади против сельсовета — моленная. Рядом большой, с двумя парадными крылечками, покрашенными в голубой цвет, дом Рыклина. Позади, в переулке, на отшибе черный, как осмоленный, домишко Виринеи Миронихи.

Тихон смотрел в дверную щель в сторону пятистенника Виринеи. Падающее за Теремок солнце било во все щели амбара.

Послышались шаги. Тишка лег и укрылся зипуном. Дед Мемнон присел на корточки, прижался бороденкой к дверной щербине.

— Ти-ш! Ти-и-ишо-ок!

Курносенок лежал, не поднимая головы. Он был зол на сторожа.

— Проснись, милай! Проснись! А ежели што — я при мужиках там, дак ведь это, сам понимаешь, служба…

Тишка пустил такой храп, что дедка растерянно затоптался у двери. Испуганно взглянул на опускающееся солнце и хлопнул себя по коленкам.

— Беда-то, беда-то какая… И притраву свиньи сожрут, и черви испортятся, и удочки брошены на берегу. Откусят крючки ребятишки, вот те бог, откусят… Тиш! Да проснись ты христа ради! А уж я для тебя к Вирешке не то заверну по дороге.

Курносенок подскочил к двери. Старик, страстный рыбак, собрался на ночь ловить налимов, арест Тишки спутал все его планы.

— А не надуешь, старый хрен?

— Вот не поймать мне ни одной рыбины! Вот не дожить мне до светлого христова воскресенья!

Дед скинул шапку и закрестился.

— Я тебе что скажу-то, Тиша, — негромко заговорил старик. — Замка я тебе не отопру. Подвел меня Листратка Синегубов. И я уж теперь дохитрился, — совсем тихо зашептал он Курносенку через дверь. — Плаху одну из полу я в пазах приослобонил, дак, значит, ежели там того… приподымешь ее легонько. Ну, и к Вирешке своей! Только смотри, штоб ночью и штоб ни одна собака не взлаяла.

— Да уж чего там, Мемнон Кудеярыч!

— То-то же! Я ведь знаю, как с вами! Ну, а моя обязанность, сам знаешь, за замком… А замок в таком разе в цельности, в сохранности. Ну, а так мало ли чего преступник сам не устроит! Под каменну тюрьму и то подкапываются.

Солнце опустилось за Теремок. В долину упали тени. Деревня оживилась, слышалось разноголосое мычание скота, гомон гусей, топот лошадиных копыт.

Возвращавшиеся с полей, с пасек, с маральников черновушане загоняли скот и птицу во дворы.

Проскрипели тяжелые колеса. Тишка без ошибки определил:

«Артельщики проехали».

Он представил, как ночью придет к Виринее и расскажет обо всем, что произошло с ним за последние дни. И как они вместе будут смеяться над Герасимом Андреичем.

«А вдруг Вирка не поверит?! Вдруг?»

Тишка вскочил, ему стало жарко.

Шагов Виринеи парень не слышал. Вдова тихонько окликнула его.

Тихон вздрогнул и рванулся к двери. Лицо его радостно вспыхнуло.

— На-ко вот поскорей… — Виринея присела у дверей на корточки и просунула ему в отверстие кусок калача, смазанный медом.

Тишка откусил и, жуя и волнуясь, стал объяснять:

— Насторожил это я…

— Да ты жуй, Тишенька, я подожду…

— Слушай. Сижу я, значит, а кругом темь…