Горный поход

Когда на походе боец преодолевает тяжелые подъемы, он твердо знает только, что идти придется, может, и весь день, а может, и всю ночь; что, если дождь будет, если жара будет, движение это не отменится; что, когда он, усталый и мокрый, придет на ночевку, палатки там не застанет. Самому надо ставить палатку, заботливо окапывая ее, чтоб ночью не потонуть в дождевой луже; самому надо чай кипятить, самому надо за водой бегать, воду самому разыскать. Боец твердо знает, что, поставив палатку, он будет спать на траве — на зеленой красноармейской постели. Шинель — матрац, она же одеяло; вещевой мешок под голову — подушка. Ночи холодные, раздеваться нельзя, лицо к утру все в росе, холодной и липкой. Боец также знает, что, поставив палатку, он может в ней и не спать. Усталый, придя на ночевку, он может быть назначен в сторожевое охранение, караулить сон товарищей. И пока товарищи будут крепко спать сладким сном усталых и здоровых людей, он будет зорко всматриваться в темноту, туда, где враг.

Каждый день — на новом месте. Он должен уметь разжечь костер там, где кругом ни деревца, достать воду там, где сушь и пыльное марево степи, найти тропу там, где в бестолковой путанице деревьев, зарослей и скал света белого не видно.

И находили дрова, воду, дорогу. И шли, шли, шли… Оборонялись, наступали, стреляли по всем правилам Боевого устава. И вели отличную политическую работу. И читали, и обсуждали газеты, взводные, ротные, полковую. И на малых привалах, где-нибудь примостившись у дороги, положив бумагу на пенек, на противогаз, на спину товарища, писали рационализаторские предложения о том, как надо на случай внезапного нападения держать пулемет в строю или как вьючить кухни иначе, чем сейчас…

И опять: шли, шли, шли…

— До Хуло далеко?

Древний старик ждет на повороте, пока не пройдем. Он на маленьком, пугливом ишачке, таком маленьком, что ноги старика касаются земли.

— До Хуло далеко? — спрашиваем у него. — Хуло, Хуло…

Старик не понимает по-русски. Беспомощно разводит руками.

— Хуло, Хуло… — пытаемся объяснить ему. — Хуло.

Обрадованно кивает головой. Понял.

— Ори, ори (два, два), ори верста.

— Только две, — радуемся мы и прибавляем ходу.

Но проходит час, а Хуло и не видать.

Мы знаем: вот только перевалить через гору, и будет Хуло, место нашей сегодняшней ночевки. Где-то там, за Хуло, — противник. Но в Хуло уже стоят наши квартирьеры, и Гагуа — командир конного взвода — уже успел, должно быть, подкрутить свои усы, расчесать бородку и принять должный вид.

Вот только перевалить гору. Мы знаем: аджарские селения лепятся на скатах между горами. Только перевалить гору, и кончится на сегодняшний день путь. Можно будет обсушиться, отдохнуть и поесть. Это тоже не плохо. Какое оно, Хуло? Говорят, районный центр.

И мы всматриваемся: не видать ли селения? Острая выглядывает из тумана скала. Выше ее уже ничего нет.

— Вот и вершина, — раздается чей-то голос. Уже давно все идут молча, только чавкают сапоги по воде.

— Вершина? — недоверчиво спрашивает другой голос, но все подтягиваются. Вершина. Значит, затем спуск. И селение. Ведь старик сказал «ори верста».

Достигаем вершины. За нею маленький спуск и опять неумолимый, крутой подъем. И где-то далеко-далеко впереди видно, как идут и идут еще наши головные части.

Перепачканный, грязный догоняет свое отделение стрелок. Его встречают смехом:

— Пехота, не пыли!

— Где это ты так?

— Поскользнулся, — он вытирает о листья руки. — Ну як тут люди живут? Як кошка царапаемость по оцим тропам… — Он лезет за махоркой и уже другим тоном спрашивает: — До Хуло далеко?

— Отсель не видать.

Дождь стал крупнее, бьет по чем попало. Но до Хуло близко. Ведь старик сказал «ори».

— Это по-грузински «ори», — объясняет кто-то. — А по-украински «ори та ще с гаком». Вот «гак» старик-то и не учел.

И вдруг впереди крик:

— Хуло, Хуло!

С перевала сразу становится виден маленький с путаными азиатскими улочками городок. И над всеми домишками, прилепившимися друг к другу в страхе перед окружающим миром, вольно и широко раскинулись три больших, светлых новых дома, выстроенных недавно. Это центр культурной и политической жизни затерявшегося в горах города.

С любопытством смотрим мы на Хуло — в недавнем центр контрреволюционного восстания, поднятого муллами и кулачьем.

Хуло — вот оно, рукой подать. Но прежде нужно переправиться через поток. Он падает с гор, быстрый, напористый; дожди последних дней превратили его в грозно ревущую реку. Она воротит, опрокидывает большие камни и несет с собой, бросая их о берега.