Горный стрелок

Но долго скучать подполковнику не дали. Позвонил полковник Бакелия:

– Бзоу Гозарович, ты отдыхать не уехал?

– Я в кабинете, товарищ полковник.

– Не слишком устал после ночной засады?

– Я терпеливый.

Не говорить же прямому начальнику, что успел поспать в те часы, на которые полковник предложил задержаться засаде. Почему же не поспать, если знаешь хорошо, что никто и переходить границу в эту ночь не должен был.

– Тогда придется на выезд отправиться. Больше некому. Все в разгоне. Звонок тут поступил. В горах расстреляли машину ОМОНа. Но один омоновец спасся. Следственная бригада прокуратуры едет на своей машине, наша бригада на своей. Тебя у выхода подождут. Вернешься, сразу мне доложишь. Дело серьезное. У нас за неделю это уже шестой случай расстрела омоновцев. И все в горах, все в разных вроде бы местах, но места эти между собой связаны. Это я чувствую. Здесь есть какая-то связь. И ты присмотрись. Я прикажу подготовить для тебя материалы по всем шести случаям.

– Понял, товарищ полковник. Я готов. Еду.

Это тоже была «текучка», но, по крайней мере, не бумажная волокита. И давала возможность вырваться из-за нелюбимого письменного стола…

* * *

Над дорогой кружил одинокий орел, рассматривая скопление людей с высоты, и не снижался, поскольку добычи здесь не видел. Вообще-то в это время года орлы обычно парами летают. Но этот или еще не нашел пару, или случилось что-то с подругой, и потому парил в небе в одиночестве. Орлу бы вниз спуститься, в ущелье, там наверняка добыча нашлась бы, но глупая птица была, кажется, слишком любопытна, и поведение людей ее интересовало больше, чем добыча. Да и у самих людей пробудилось любопытство и играло.

То, что один омоновец выжил, само по себе было уже чудом. Сам он рассказывал не совсем понятную историю. Сослуживец попросил перевезти вещи из деревенского дома в городской. Попросил у начальства грузовик, договорился с двумя товарищами, и поехали. На обратном пути тот самый сослуживец, чьи вещи перевозили, посадил в кабину попутчика, своего, как показалось выжившему, знакомого, а товарищей-омоновцев отправил в кузов. Он их еще раньше туда отправил, когда в обратный путь только тронулись. Кабина была двухместная, и в любом случае одному предстояло ехать в кузове. Но вдвоем там как-то веселее. И на подъеме к перевалу попутчик застрелил водителя. Выстрел был слышен и в кузове. Реакция последовала незамедлительная, тем более что машина начала задом съезжать в пропасть. Омоновцы попытались выпрыгнуть из кузова. Выпрыгивать можно было только через задний борт, потому что кузов был тентированным. Один успел выпрыгнуть на дорогу, а следом за ним выпрыгнул второй, тот, что остался жив, однако его прыжок оказался прыжком в пропасть. Причем сразу за человеком полетела с обрыва и машина. Но человеку повезло больше. Он зацепился за камень «разгрузкой». Она выдержала рывок, но затрещали, отрываясь, «липучки», на которые застегивалась «разгрузка». Омоновец висел над пропастью, боясь сильно вздохнуть, и руками вцепился в «разгрузку», чтобы она не распахнулась и не слетела с плеч. Автомат он удержать не сумел, и оружие полетело с обрыва, догоняя грузовик. Омоновец потерял счет времени и не понимал, сколько он так провисел. Однажды в сторону перевала по дороге проехала машина. Он закричал, но негромко, потому что боялся вздохнуть полной грудью. «Разгрузка» зацепилась непрочно, и казалось, что камень, удерживающий человека, готов вырваться из скалы. Но потом по дороге прошла группа мужчин из ближайшего села. Они громко разговаривали, и омоновец снова стал кричать, понимая, что это для него единственное спасение. Теперь его услышали, спустили прочную веревку с петлей, и он с большим трудом, сильно осторожничая, набросил петлю себе на тело. Пальцы не слушались, их свело от напряжения не столько физического, сколько нервного. Так его и вытащили. Но и несколько часов спустя, во время допроса, омоновец все еще держался за «разгрузку», словно боялся, что она слетит с него.

Впрочем, Бзоу Гозаровичу показалось, что омоновец боялся чего-то другого, и хотел узнать бы, чего именно. Однако сразу что-то вразумительное сказать допрашиваемый не мог. Он все еще с трудом верил, что спасся. Когда человек в таком состоянии, из него трудно бывает что-то вразумительное вытянуть. Кто-то из подобной передряги выходит поседевшим, кто-то замкнувшимся в себе. Но реакция обязательно бывает. Нужно время, чтобы она сошла на нет.