Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

— То есть как «начнут ли»? Да там все время и сейчас работают. Круглые сутки.

— А почему не видно?

Он, наверно, хотел спросить, почему наверху, на бетонной кладке, нет никого. Но Дина уже тут как тут.

— Да вы как же людей под водой, под землей увидите? И еще сквозь бетонные стенки! Слушать надо! — и приложилась ухом к столбу забора, которым было обнесено на берегу место стройки. — Сквозь дерево звук проходит великолепно. Слышите? Слышите? Тук-тук-тук… Это в кессоне стучат.

Купила Кошича! Тот тоже приложился ухом к столбу.

— Не слышу…

И сразу сообразил: разыгрывают. Обозлился он страшно. Но теперь уже не дергался. И не краснел. В другой цвет его погнало — в зеленый. А Дина стоит, вздыхает.

— Кончилось. Больше не стучат. Неужели все задохнулись? Страшная профессия! — И глазом косит на меня: — Костя, сколько в этом году было несчастных случаев? Шестнадцать, кажется?

— Слушай, Дина, — говорю я, — несчастный случай был только один. Вернее, будет еще. С тобой. Если тебя Тетерев лично не сбросит сейчас в Енисей, это сделаю я.

— Ну, правда же, Диночка…

Утащил ее Вася.

Кошич мрачный. Смотрит на реку. Понимаю: не только Дина своими шутками его допекла, а и настоящий страх, сам по себе, тоже пришел к нему. Как ни говори, копаться где-то в речном дне, когда над головой у тебя весь Енисей и сотни тысяч пудов бетонной кладки — ну… словом, все это смотря на какой характер, вернее, на какое воображение, а Кошич хотя и храбрился все время, но, конечно, и про кессонную болезнь раньше слышал и про всякие неполадки с подачей сжатого воздуха.

— Ты на это не гляди, — говорю Кошичу, — что движения никакого на быках не заметно. Надкессонная кладка, она тоже своего равновесия требует, бетонщикам забегать вперед против кессонных работ никак нельзя. Они свое пока сделали. Ждут дальнейшего углубления кессона. А туда экскаватор не поставишь. И вообще у нас грунт такой, что хоть зубами его грызи, ничем не возьмешь. Каждое «кубло», а проще — бадью с грунтом, вышлюзовывать нужно. Потому и дело идет медленно. На первый взгляд дело вроде бы даже и вовсе не движется. Но заметь, засеки землемерным инструментом бетонную кладку — она хоть помалу, потихоньку, а беспрерывно вниз, в Енисей, погружается. Кессонщики-то грунт все же выкапывают, выбирают. А что о всяких опасностях говорят, так это…

Кошич усмехнулся:

— Брось! Я из пионерского возраста вышел. И вообще ты мне, как ребенку, не объясняй. Придет день, полезу куда надо и сам во всем разберусь. — Помолчал и сунул мне свою мягкую руку: — Ну, будь жив, Барбин! Рад, что с тобой познакомился. До среды. Зайду по пути в общежитие. Кота гонять коменданту. Пододеяльники ребятам дает непростиранные. А у парней зубов не хватает.

— Нашему мастеру Виталию Антонычу надо об этом сказать. Он все живо наладит. Авторитетный.

Кошич скривил губы. И я заметил, что они бледные и тонкие.

— Ничего. И без «авторитетных» справимся. Свой авторитет заведем. А насчет этого мастера я кое-что слыхал уже. Знаем, что за птица. Дам при случае и ему деру.

— Виталию Антонычу! Да это же такой…

Кошич небрежно махнул рукой и пошел.

Я поглядел ему в узкую спину. Вот, оказывается, чудила гороховый. Всем готов «давать деру». Ну, да ясно: просто форсит, пыжится. Ладно! Шагай, шагай, не обмятый еще жизнью и сжатым воздухом новый кессонщик!

Мне хотелось посоветоваться с Васей Тетеревым. Получалось так, что я все время был в паре с Кошичем, а Вася — со своей Дамдиналией, и общего разговора наладить мы не могли. А шутки шутками, но железноводская телеграмма теперь так и стучала мне в затылок: «Эй, Барбин, как ты в среду пойдешь на работу?»

Попросить продления отпуска на две недели? Могут не дать. План, график. Другим тоже хочется в отпуск. Да я и сам за этот-то месяц весь иссох без работы! Невозможно даже и думать об этом, когда стоишь на берегу Енисея, слышишь, как плещет в каменные быки веселая волна, в те самые быки, которые тебе, кессонщику, надо вроде бы держать на своей спине и вместе с ними вкапываться в речное дно. А ты соображаешь, как бы взять еще отпуск, чтобы варить манную кашу…

Э-эх, пустили бы вместе со мной в кессон Алешку!

— Вася, — сказал я, — понимаешь все же, какая у меня…

Но Дина закричала:

— Казбич! — и потащила Тетерева за собой. — Казбич, куда это вы? И даже со мной не попрощались. Нет, нет, мы вас проводим.

Я сел на берег, на самую кромку обрыва, где осыпается глина, спустил ноги вниз. Над Енисеем метались стрижи. По небу тащились медленные серые облака. Теплоход «Александр Матросов» отвалил от дебаркадера. Его путь на Крайний Север, в самые низовья. Мне бы на нем туда! В кессон тоже неплохо. Плохо — с Алешкой нянчиться.

Попробовал читать. Напечатано: «При работе в кессонах следует учитывать…» А в голове: «Куда девать Алешку?..»

Перенос на другую страницу. Стоп. Как там было? «…следует учитывать…» Перевернул страницу. Но там тоже: «Куда девать Алешку?» Стрижи пищат: «Алешка». Облака — словно подушки, а из них Алешкины розовые ноги торчат.