Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

— Тогда не говори «люди», говори прямо — Володька Мухалатов или Сашка Маринич. А кстати, семь часов повышать производительность труда, а все остальное время повышать свой культурный уровень и укреплять здоровье регулярным сном — это уже почти птицефабрика, где куриц кормят по графику и по графику потом отрубают им головы. Нет ничего ужаснее однообразия, размеренного ритма! И нет ничего безрадостнее пути только в гору и в гору! Вальс прекрасная музыка, ты даже любишь гавоты, но, черт возьми, за сотни лет и прекрасная музыка надоедает своим, в конечном счете, однообразием. Все роки, твисты, я согласен, — музыкальная дрянь. Но они встряхивают своей неожиданностью, лавиной новых звуков и ритмов, после чего и вальс становится снова приятным. А в гору подолгу вышагивать лишь тогда хорошо, если можно затем и скатиться с нее. Вихрем, кубарем. На лыжах, на санках или на собственных ягодицах. И девочки-мамы не такие уж страдалицы, ни государство, ни общество их не отвергают, а любовь у них, несомненно, была. Пусть даже не возвышенная, а самая обыкновенная. И все-таки радостная! Нет, нет, к.п.д. человека измерять следует только по сумме всех его движений. И вверх, и вниз, и по горизонтали.

— Твой к.п.д. явно превышает к.п.д. Риммы. Ты совершенно не даешь ей говорить, — сказал Александр.

Владимир высунул язык, ударил по нему пальцем и молча поднял руки.

— Я вовсе не собиралась спорить, — сказала Римма, и злость еще больше ломала ей голос. — Но теперь я обязана вступить в спор. И для этого нам придется начать сначала, потому что разговор у нас чрезвычайно перекосился.

Лариса принесла кофе. Расставила чашечки, опять напомнила, что помещение закрывается. Владимир хитренько ей подмигнул:

— Это ты, Ларисочка, нам разговор перекосила.

— Что-о?

— Скажи, зачем мы сегодня пришли сюда?

Девушка устало передернула плечами, салфеткой смахнула на поднос крошки.

— Откуда я знаю? Попить, поесть, потанцевать и вообще провести время. Отдохнуть. Как и все.

— Правильно. Золотые слова. Именно: как и все.

— Не знаю только как у вас, — сказала Лариса, — а вот у меня, например, так лишнего времени совсем нет. Хоть бы в сутках было еще двадцать четыре часа. Дело всегда найдется.

— Вам очень трудно живется? — спросил Александр.

— Почему трудно? Как всем. Ничего не трудно. А только времени лишнего у меня нет. Так, чтобы убивать его как попало, лишь бы убить.

— Лариса, ты молодец, ты идеал, я тебя просто люблю, — сказал Владимир. — Понимаешь, без всяких шуток: люблю!

Она ушла, позванивая пустой посудой на подносе.

Еще какая-то часть фонариков погасла. Стало и вовсе сумеречно. Оборвалась музыка. Аккордеонисты и саксофонисты принялись бережно укладывать свои инструменты в футляры. Эстрада казалась теперь странно большой и просторной. Гуськом потянулись к выходу пары.

— Продолжай, Римма. На чем ты остановилась? — Владимир с интересом рассматривал кофе, осторожно помешивая ложечкой. — Не обращай внимания на гаснущие огни. Мы можем выйти отсюда и впотьмах и самыми последними.

Римма торопливо отпила несколько глотков и встала.

— Я уже все сказала. Даже наговорила много лишнего.

— Ты обиделась? И рассердилась? — Владимир оказался рядом с нею. Задел нечаянно ногою столик, и кофе выплеснулось, зазмеилось черным ручейком. — Ну, прости меня, Римма! Действительно, я совершенно не давал тебе говорить, без конца балаганил. Несчастье мое — язык. Завтра же отправлюсь к Склифосовскому и попрошу, чтобы его отрезали! Но я ведь знаю, и Сашка Маринич знает, о чем тебе хотелось поговорить. Правильно, человек должен быть прежде всего Человеком! Не в показателях выполнения плана его к.п.д., а в духовном устройстве, в чистоте и благородстве стремлений. Так ведь, Римма? Но и мы с Сашкой сегодня «перед лицом Москвы» пообещали следовать этому правилу, истреблять неблагородство у самых его нор, и ты присоединилась к нам. Давай же в открытую! Володька Мухалатов перешел границы, трепался так… и проявил пример неблагородства — руби его Зачем же так? Гордость, знаешь, это несовременно. На все следует смотреть проще. Ну позволь, я провожу. Ты ведь поедешь на свой двадцать третий километр?

— Да. Но провожать меня не нужно. Мне хочется побыть одной.

— Римма, — просительно сказал Владимир, — ты будешь совершенно одна, гарантирую, но я тебя все-таки провожу. Поверь, я не могу иначе. Никак не могу! — Он повернулся к Александру: — Слушай, Маринич, иди спать, что ли. Я с Риммой поеду на двадцать третий километр.

— Не надо, — сказала Римма.

— Надо! — сказал Владимир.

И повел ее под руку. Повел с той решительностью и свободной небрежностью, с какой он недавно пересекал на красный глазок светофора гудящую моторами, падающую на него улицу.

Глава четвертая Ну, знаете ли!..