Город

Было даже удивительно как много здесь людей. И причём непонятно откуда они взялись, ведь последняя разведка ни о чем подобном не сообщала. И уж тем более не сообщала о том, что дредноут внезапно оказался не на одном уровне со всей снежной гладью, а где-то высоко, на какой-то скале. Обходить её пришлось бы так долго, что они могли замёрзнуть намертво, так и не дойдя до цели. Скорее всего, разведка просто не стала рисковать в тяжелые времена для Города и дала ложный отчёт.

А когда времена для Города не были тяжёлые?

Пётр не стал ютиться в одном из закромов корабля по примеру остальных, уже обжившихся здесь жильцов. Он выделил себе и Эмилю отдельную комнату, которая находилась в конце коридора, который в свою очередь вёл прямиком в главный зал.

В комнате двадцать четыре было целое окошко, а также, хоть и поломанные, но всё же предметы интерьера. Очевидно, местные сожгли большую его часть. Ко всему, до чего они могли дотянуться, они дотянулись, всё, что горело, было кинуто в печь. До чего не дотянулись пассажиры этого лайнера, то прибрали к рукам мародёры, что не прибрали к рукам мародёры, то перешло в открытое пользование новых обитателей железной скорлупы.

Пётр выдрал из кровати матрас, саму кровать разобрал на железные прутья и взвалил кучей в углу, чтобы не мешались, самого Эмиля он положил на матрас. Достал тряпьё, которое смог найти в каютах, а также пару вещей из баула Щеки, укрыл его чем мог. Он поставил дверь в петли, теперь она полноценно открывалась и закрывалась. Когда оба члена команды находились в комнате, то Пётр припирал дверь изнутри полуразвалившимся комодом, в желудок которого были навалены те самые железные прутья и обломки кровати. Но парочку прутьев он приберёг: он держал при себе, второй подложил Эмилю под тряпьё. Он пытался пару раз разбудить лидера экспедиции, дабы объяснить ему хотя бы это, предупредить, где они находятся, но ничего путного из этого не выходило.

Ружьё Лавина заботливо приставил к стеночке неподалёку от Эмиля. У последнего, кажется, начинала гнить рука, а Пётр ничего не мог с этим сделать. Здесь до Города его никто провести не сможет, да и не захочет, Эмиель — его единственная надежда на возвращение к дочери. К дочери, чьё фото сожрали волки. Волки, которые сожрали не только фото его дочери, но и карту, с помощью которой он мог хотя бы попытаться добраться до Города, сожрали Щеку. Твари. От этих мыслей у него сжимались до боли в костяшках кулаки.

У человека, который помог им, были патроны. Это было очевидно, ведь ружьё изначально заряжено не было.

Пётр до поры до времени делал вид, что всех этих людей вовсе нету, но чтобы повысить свои шансы на выживание ему нужны были патроны. Да и резервные запасы вяленого мяса в бауле кончались, остались только засушенные травы для чая. Воду Лавина набирал снаружи, в виде снега, всегда оборачивался назад и смотрел на корабль — он был похож больше на помятую жестяную банку, чем на величие инженерной мысли прошлого десятилетия.

Что-что, но кормили исследователей и охотников очень хорошо. Лучше них кормили только тех мужиков-парней с дубинками, которые защищали Капитана и его свиту.

Так или иначе, Пётру пришлось «выйти в люди» — он отодвинул комод, с трудом, ибо силы его с каждым днём покидали, выскользнул в узкую дверную щёлочку, а затем закрыл за собой на защёлку дверь.

Он пришёл к людям, сначала неловко спрашивая не видел ли кто этого человека, а потом откровенно его окрикивая через весь корабль. Люди, хоть и выглядевшие весьма и весьма отчуждённо, не были голодными. Действительно, этот человек помог им из доброй воли, но, судя по всему, патроны с собственным оружием отдавать не хотел — оно скорее всего кормило всю общину и, возможно, даже больше.

Его попытки заговорить с отдельными личностями, а также завести диалог с каким-нибудь людским гнёздышком успехом не увенчались.

Расстроенный, но не павший духом, он вернулся в комнату, заперся в ней и лёг спать. Эмиль, хоть его и пытался кормить и поить его товарищ, исхудал и побледнел. Было очевидно, близилась его смерть. А решение своей проблеме Пётр так и не нашёл.

Оно пришло само.

В эту же ночь, после того как он пытался заговорить с кем-нибудь из постоянных жителей корабля, он снова попытался покормить напарника, у него ничего не получилось и он лёг спать на постеленное тряпьё. Очаг тепла в виде бочки в центре главного зала, где были обвиты все гнёздышки и где ютились люди, редкими касаниями тепла доходил до комнаты, поэтому Пётр к этому моменту истратил уже почти весь их запас лампадки для обогрева.

Только ему удалось сомкнуть глаза и провалиться в сон, как снаружи черепной коробки раздался стук. Настолько тихий, что сложно было поверить, что этот стук не принадлежит какой-нибудь мыши. Стук повторился, но мужчина не посчитал его достаточно важным, чтобы прерывать ради него сон. Тогда стук раздался ещё несколько раз, но ничуть не громче. Ни на один грамм воздуха.

Пётр разомкнул глаза, слипающиеся от усталости, схватился за свой прут, заранее приставленный к его спальнику, подошел к двери.