– У нас приготовлено местечко для тебя, – сказал Эндрю, – и ты нам нужен.
Пока жили муравьи, Дженкинс даже не помышлял о том, чтобы оставить Землю. Но муравьев больше нет. Хотя, если честно, какая разница? Он не любил муравьев.
Дженкинс повернулся и слепо, спотыкаясь, побрел из дворика в дом. Стены взывали к нему. И голоса взывали – тени из прошлого. Он стоял и слушал их и вдруг с изумлением заметил, что голоса-то он слышит, но слов уже не разбирает. Когда-то он слышал слова, но теперь они растаяли, как, наверное, со временем растают и голоса. Дом опустеет, притихнет, а воспоминания совсем поблекнут. Они и сейчас уже не такие живые, как прежде; годы стерли яркие краски.
Когда-то здесь царило веселье, ныне же поселилась печаль. И не только печаль опустевшего дома – печаль осиротевшей Земли, печаль поражений и бесплодных побед.
Дерево сгниет с годами, металл рассыплется, камни обратятся в прах. Пройдет время – и дом исчезнет, останется только холм – могильный курган на месте бывшей усадьбы.
Все оттого, что он живет слишком долго, подумал Дженкинс. Слишком долго живет и ничего не забывает. Вот что будет труднее всего: он никогда ничего не сумеет забыть.
Он повернулся, прошел обратно во внутренний дворик. Эндрю ждал его, стоя на нижних ступеньках трапа.
Дженкинс попытался сказать «До свидания» – и не смог. Если бы только он мог заплакать, подумал он. Но роботы не умеют плакать.