Город

Может, он и уповал на провидение. Как бы то ни было, оно ему помогло. Было это на другое утро, часов в десять; мы с дядей Гэвином как раз выходили из кабинета, чтобы ехать на Уайотт-Кроссинг, где случилась какая-то передряга из-за тяжбы по поводу налога на осушительные канавы, и вдруг вошел мистер Хэмптон. Он, казалось, насвистывал что-то сквозь зубы, веселый и беззаботный, вроде бы свистел, только никакого звука не получалось, не говоря уж о мотиве. – Доброе утро, – сказал он. – Вчера, когда мы были в этой студии и я шарил среди бутылок на полке в поисках спиртного или чего-нибудь горючего…

– Ну, – сказал дядя Гэвин.

– Сколько бутылок и банок я открыл и понюхал? Вы ведь там были. Вы видели.

– Кажется, все до единой, – сказал дядя Гэвин. – А что?

– Мне тоже так казалось, – сказал мистер Хэмптон. – Но я мог ошибиться. – Он смотрел на дядю Гэвина своими колючими глазками и все так же беззвучно свистел сквозь зубы.

– Ну, теперь вы нас подготовили, – сказал дядя Гэвин. – Привели нас в должное взволнованное состояние. Говорите же.

– Сегодня утром, часов в шесть, мне позвонил Джек Креншоу (мистер Креншоу был разъездным налоговым сборщиком и все еще охотился за самогоном в нашем округе). Он попросил меня прийти в эту студию как можно скорее. Они были там вдвоем и уже обыскали ее. В двух галлонных кувшинах из тех, что стояли там на полке, которые я вчера открыл и нюхал, и там тогда не было ничего, кроме проявителя «кодак», сегодня утром было самогонное кукурузное виски, хотя, говорю вам, я мог ошибиться и пропустить эти кувшины. Я уж не говорю еще о пяти галлонах в керосиновом бачке, стоявшем за печкой, я вчера его не понюхал по той простой причине, что его там не было, когда я заглянул за печь, иначе я не стал бы нюхать бутылки на полке, искать, на чем сжечь эти картинки. Хотя, как вы говорите, я мог ошибиться.

– Нет, это вы так говорите, – сказал дядя Гэвин.

– Может, вы правы, – сказал мистер Хэмптон. – В конце концов я вынюхиваю самогонку в этом округе с тех самых пор, как меня в первый раз выбрали шерифом. И с тысяча девятьсот девятнадцатого года я так насобачился, что мне и нюхать теперь не надо: я чую ее в тот же миг, как оказываюсь там, где ее не должно быть. Не говоря уж об этом полнехоньком пятигаллонном бачке, который стоял так, что я непременно споткнулся бы об него и упал, когда старался дотянуться до полки.

– Ну, – сказал дядя Гэвин. – Дальше.

– Все, – сказал мистер Хэмптон.

– Как он туда пробрался? – спросил дядя Гэвин.

– Он? – сказал мистер Хэмптон.

– Ну ладно, – сказал дядя Гэвин. – Пускай «они», если вам так больше нравится.

– Я и сам об этом думал, – сказал мистер Хэмптон. – Этот самый ключ. Я сказал – этот самый, потому что даже у такого дурака хватило ума не прятать ключ от своей студии, а носить его с собой, на шее.

– Ах, вот оно что, – сказал дядя Гэвин.

– Ага, – сказал мистер Хэмптон. – Я этот ключ сунул в ящик, где держу всякие такие штуки, наручники и запасной револьвер. Кто угодно мог войти, пока меня и мисс Эльмы не было (это его секретарша, вдова, ее муж был шерифом до мистера Хэмптона), и взять его.

– Или взять револьвер, – сказал дядя Гэвин. – Право, вам следует запирать свой кабинет, Хэб. Когда-нибудь вы оставите там свой шерифский значок, а когда вернетесь, увидите, что какой-нибудь мальчишка на улице арестовывает людей.

– Может, оно и верно, – сказал мистер Хэмптон. – Ну так вот, – сказал он. – Кто-то взял этот ключ и принес туда виски. Может, это кто-нибудь из них, кто-нибудь из тех, как сказал этот проклятый Гровер Уинбуш, что съезжаются с четырех округов, чтобы по ночам пускать слюни, глядя на эти чертовы картинки.

– Как хорошо, что вы хоть чемодан заперли. Он ведь до сих пор у вас, потому что мистер Гомбольт еще не вернулся, верно?

– Верно, – сказал мистер Хэмптон.

– А Джека Креншоу и его приятеля интересует как раз виски, а не фотографии. Значит, вы еще никому не передали этот чемодан.

– Верно, – сказал мистер Хэмптон.

– Но вы это сделаете? – сказал дядя Гэвин.

– А вы как думаете? – сказал мистер Хэмптон.

– Так же, как и вы, – сказал дядя Гэвин.

– В конце концов одного виски вполне достаточно, – сказал мистер Хэмптон. – А если и нет, то нам довольно показать судье Лонгу одну их этих фотографий перед тем, как он вынесет приговор. К черту, – сказал он. – Ведь это Джефферсон. Мы здесь живем. Джефферсон важнее всего, важнее даже удовольствия проучить этого распроклятого…

– Да, – сказал дядя Гэвин. – Я это уже слышал. – И мистер Хэмптон ушел. Нам оставалось только ждать, и ждали мы недолго. Не приходилось ломать себе голову, много ли Рэтлиф слышал, потому что было заранее известно, что он слышал все. Он закрыл за собой дверь и остановился на пороге.

– Отчего вы не сказали ему вчера про Флема Сноупса? – спросил он.

– Оттого что он дал Флему Сноупсу или еще кому-то войти прямо в свой кабинет и украсть ключ. Хэб уже больше не может позволить себе смотреть сквозь пальцы на преступления, – сказал дядя Гэвин. Он сложил бумаги в портфель, закрыл его и встал.

– Вы уходите? – спросил Рэтлиф.