Для меня этот визит был настоящим ударом. До сих пор, встречаясь с Марией в том или ином месте, я держался с ней довольно осторожно и говорил лишь только о тех вещах, о которых можно было говорить, и подменял свои грубые манеры, хотя и вежливым, но сухим обхождением. Но то, что сейчас перед ней предстали жуткие следы нашего лихого веселья — окурки, оплетенная бутылка вина, валявшаяся в углу комнаты, вырезки из газет, наклеенные на окна — меня буквально сразило. Она была достаточно снисходительной — похвалила вид, открывавшийся на крыши, и протянула мне руку с чарующей улыбкой. Она также заметила: — Ох уж эти мужчины! — но по тону ее голоса я сразу же догадался, что ни весь этот беспорядок, ни грязь, не были в состоянии оскорбить ее. Когда я остался один, то подумал, что, если бы ей довелось натолкнуться на косвенные доказательства присутствия в нашей компании женщины, ее реакция, пожалуй, была бы даже ещё менее отрицательной. Напротив, решил я, это бы ей доставило удовольствие.
С Сандрино я не мог быть откровенным до конца; это означало бы обмануть его в своих ожиданиях. Другое дело Мария: она разговаривала со мной в манере полностью отличной от той, с которой меня познакомили в том году балерины и проститутки.
Галло наверняка посоветовал бы мне не дурить и напомнил бы мне откуда я был родом, но Галло я теперь стеснялся и мне даже было стыдно, что я познакомил его с Сандрино. В моей жизни произошел перелом. К счастью настало лето.
Когда Галло, получив диплом в июне месяце, и, будучи необыкновенно счастливым, уехал насовсем из города, я с облегчением вздохнул. Комната и улицы города теперь принадлежали только мне. Я написал домой, что подыскиваю себе работу в городе, чтобы они дали мне возможность попытать счастья, ибо в мое отсутствие я мог бы потерять нужные связи, столь необходимые мне после получения диплома. Из дома мне прислали немного денег и просили меня вернуться на сбор винограда.
Я не смог выполнить этой просьбы и виной тому было не только мое желание остаться подле Марии. Так как она, Сандрино и вся их семья уехали на лето из города. В их компании я провел еще целый месяц; виделся с ними почти каждый день; ездил на велосипеде; шутил с Сандрино и болтал с Марией; стал вхож в их дом. Когда настал момент расставания, мать Марии поинтересовалась, не собираюсь ли и я вернуться к своим домой. Я ответил, что мне нужно поработать, и, что я останусь в городе. Она тут же, в присутствии Марии, посоветовала Сандрино брать с меня пример. Мария, с довольным выражением на лице, погрозила мне рукой.
Теперь я был один. Естественно, никакой работы я не нашел. В дни, когда стояла сумасшедшая жара, я слонялся без дела по улицам, в основном по утрам; наслаждаясь прохладой тротуаров, политых водой. Каждое утро я распахивал окна, выходившие на крыши города, прислушиваясь к загадочным звукам, поднимавшимся сюда наверх. В прозрачном воздухе темные морщинистые крыши казались мне точным отображением моей новой жизни, в которой мои хрупкие, призрачные надежды покоились на основании полном шероховатостей и выступов. В том спокойствии, царившем вокруг, и в том ожидании, в котором я пребывал, я чувствовал себя так, словно заново родился на свет.
Так прошел весь июль. Но однажды, как-то во второй половине дня, когда начинают закрываться учреждения, я неожиданно натолкнулся на знакомое лицо, прямо на углу моего дома. Где я его мог видеть раньше? Остановилась и она. И сама ответила, на возникший было вопрос: Я Джулия — подруга Галло. Она поинтересовалась где я живу, а, когда услышала, что это здесь, наверху, вся так и оживилась, и тут же захотела подняться ко мне.
— Но я собираюсь идти ужинать.
— Пойдем вместе, — предложила она, — я подожду тебя, пока ты поужинаешь. Таким образом, в тот вечер Джулия очутилась в моей комнате.
Она была девушка с темным цветом кожи, худа, с челкой, ниспадавшей на глаза, точь-в-точь какой я ее запомнил при Галло. Она всегда буквально повисала у него на руке, когда ей не хотелось идти в какое-нибудь место. Ранее она работала продавщицей, рабочей, а теперь — служанкой. Причем, работа у нее была временной. Улыбаясь из-под челки, она сказала мне, что может остаться у меня на всю ночь. Мне этого не хотелось, поскольку я не переношу присутствия женщины, когда просыпаюсь, но мне настолько понравилось то, как Джулия бросилась ко мне на шею, что я сдался. В ту ночь я не сумел удержаться, и попытался было заговорить о Галло, но Джулия проявила столь необходимый такт: она положила палец на мои губы и заставила меня смолкнуть. И это тоже мне очень понравилось.
На следующий день, словно зная о моих привычках, она ушла рано утром. Я же остался лежать в постели, все время, думая о Марии.