Город

Боги вод и ветров были многочисленны и разнообразны. Общей у них была только одна черта – капризная переменчивость настроения. Древние предки горожан поклонялись четырем ветрам; нынешнее, менее набожное поколение молилось лишь богу северных ветров, чье постоянное присутствие не оставляло сомнений. Простонародье славило богов морей, рек и дождя, снега, молний и грома. Селяне, чья каждодневная деятельность полностью зависела от прихотей погоды, молились всем этим богам, равно как и низшим божествам тумана, мороза и благодатной утренней росы.

Элайджа лежал на дне лодки, беспомощный в схватке с морской болезнью, и взывал сразу ко всем. Временами ему казалось, будто он улавливал перемену в движении суденышка, некое ослабление качки, и его молитвы сразу делались горячее: он воображал, будто страдания подходят к концу. Но потом волны снова вздымались, и вместе с ними – его несчастный желудок, к настоящему времени уже совершенно пустой, если не считать нескольких с трудом сделанных глоточков воды.

Он провел нескончаемые дневные часы, уставившись в серые доски перед своим лицом. Суденышко, некогда бывшее рыбачьей лодкой, а ныне повышенное до звания военного корабля, неистребимо воняло рыбой. Элайдже даже казалось, он мог разглядеть отпечатки чешуек, присохших к доскам. Потом ему начинали мерещиться в них чьи-то лица…

Плавание длилось целых трое суток. Караван из четырех лодок путешествовал под покровом темноты, а днем прятался за островами и скалами, избегая встреч с кораблями Города. Лодка была широкая и низкобортная. Заметить такую можно только вблизи, зато кренило и раскачивало ее немилосердно. Из примерно полусотни солдат, взошедших на борт, море щадило лишь очень немногих. Элайджа весьма сомневался, что, оказавшись на берегу, сумеет хотя бы встать на ноги. А воинам нужно было еще и драться! В человеческих ли это силах?

– Попей, малыш, – сказал кто-то.

Несчастный Элайджа молча замотал головой.

– Пей! – Сильная рука приподняла его за шиворот, и в рот ему сунули горлышко бурдючка.

Отказываться было бессмысленно. Элайджа глотнул чуть-чуть воды, внятно отдававшей нестираными носками, и постарался удержать проглоченное в себе.

– Вот и молодец. – Ловчий бережно уложил его. – Терпи, недолго осталось.

Он всегда так говорил. Элайджа перестал верить ему еще два дня назад.

Здоровяк-северянин по своей воле взялся присматривать за парнишкой. Поил его, время от времени заставлял съесть немного вяленого мяса и хлеба. Сам Ловчий был совершенно нечувствителен к качке. Наоборот, наслаждался: день-деньской смотрел на серые волны, по-собачьи нюхая воздух. Нынче утром, пока лодка еще покачивалась на ночном приколе, Ловчий вдруг сдернул с себя одежду, вылез за борт и принялся плавать в море – просто так, без всякого смысла. Остальные солдаты орали и улюлюкали. Северянин влез обратно – с рыжих кос стекала вода, белую кожу от холода покрыл пятнами румянец – и застенчиво пробормотал: «Того… помылся чуток». Элайджа, однако, понял, что тот сделал это просто ради удовольствия, и даже сам немного духом воспрял.

– Смотри, – сказал Ловчий, указывая на восток. – Земля!

Но Элайджа и прежде видел землю, и провести его не удалось.

На некоторое время он уснул. Во сне он упорно лез на высокую скалу. Правда, скала была пряничная, так что иногда он останавливался поесть. Кто-то находившийся ниже знай гнал его вверх, но ему было необходимо погрызть немного пряника, хотя желудок был полон, а свиток планов, зажатый под мышкой, так и норовил выскользнуть…

Когда он проснулся, везде царила кромешная тьма. Элайджа почувствовал себя лучше, потому что лодка в самом деле стала меньше раскачиваться. Наверное, нашли укромное место и остановились на ночь. Суденышко скрипело и стонало, он слышал, как по ту сторону дощатого борта плескалась вода. Легкий снегопад, провожавший их от самого Адрасто, успел превратиться в неторопливый пронизывающий дождь. Одежда Элайджи промокла. Кругом раздавался храп, пахло человеческими телами, скученными на слишком малом пространстве. Рядом слышались приглушенные голоса.

– Как нога? – спрашивала Ловчего женщина.

– В порядке, – коротко ответил северянин.

Обсуждать изувеченную лодыжку ему явно не хотелось.

– Когда утром доберемся до берега, вперед особо не лезь, – сказала ему Индаро, старшая на борту. – За три дня плавания у тебя там небось все подвижность утратило. Если сразу натолкнемся на сопротивление, в первых рядах тебе делать нечего!

Северянин промолчал, но настолько красноречиво, что Индаро добавила:

– Еще успеешь подраться.

– Мне что, так при сопляке нянькой и состоять? – хмуро спросил он.

Индаро помялась. Элайджа знал, что она совсем не то имела в виду.

– Нет, – сказала она. – Я и так двух телохранителей к Элайдже приставила. Тебе лучше держаться позади, потому что в первых рядах ты будешь помехой, пока ногу как следует не разработаешь. – И деловито добавила: – Это приказ!