Город

- Пойду на пункт кормления, - сказал волк. - Ты не идешь со мной?

- Я еще не хочу есть, - ответил медведь. - И вообще сейчас рано. До обеда еще далеко.

Лупус облизнулся.

- А я иногда зайду туда как бы невзначай, и дежурный вебстер обязательно что-нибудь найдет для меня.

- Смотри, - предостерег его Мишка. - Просто так он тебя не станет подкармливать. Не иначе что-нибудь замыслил. Не верю я этим вебстерам.

- Этому верить можно, - возразил волк. - Он дежурит на пункте кормления, а ведь совсем не обязан. Любой робот справится с этим делом, а он попросил ему поручить. Мол, надоело торчать в этих душных домах, где, кроме игр, никаких занятий. Зайдешь к нему - смеется, разговаривает, все равно как мы. Славный парень, этот Питер.

- А я вот слышал от одного пса, - пророкотал медведь, - будто Дженкинс говорил, что на самом деле их вовсе не вебстерами зовут. Мол, никакие они не вебстеры, а люди…

- А что такое люди? - спросил Лупус.

- Ведь я же тебе толкую: это Дженкинс так говорит…

- Дженкинс, - объявил Лупус, - до того старый стал, что у него ум за разум заходит. Столько надо всего в голове держать! Ему небось уже тысяча лет с лишком.

- Семь тысяч, - отозвался медведь. - Псы задумали ему на день рождения большой праздник устроить. Готовят в подарок новое туловище. Старое уже совсем износилось, чуть не каждый месяц в починке.

Он глубокомысленно покачал головой.

- Что ни говори, Лупус, а все-таки псы для нас немало сделали. Взять хотя бы пункты кормления… А медицинские роботы, а всякие прочие вещи. Да вот в прошлом году у меня зуб зверски разболелся…

- Ну, кормить-то можно было бы получше, - перебил его волк. - Они все твердят, дескать, дрожжи - все равно что мясо, такие же питательные и так далее. Но разве вкус с мясом сравнишь…

- А ты-то откуда знаешь? - спросил Мишка.

Волк замялся только на секунду.

- То есть… как откуда? Мне дед говорил. Такой разбойник был - нет-нет да закусит олениной. Он и рассказал мне, какой вкус у сырого мясца. Правда, тогда не было столько охранников, сколько их теперь развелось.

Мишка зажмурился, потом снова открыл глаза.

- Кто бы мне рассказал, какой вкус у рыбки… В Сосновом ручье форель водится. Я уже приметил. Проще простого: сунул лапу в ручей да выловил штучку-другую.

Он поспешно добавил:

- Конечно, я себе не позволю.

- Ну, конечно, - подхватил волк.

Один мир, а за ним другой, цепочка миров. Один наступает на пятки другому, шагающему впереди. Завтрашний день одного мира - сегодняшний день другого. Вчера - это завтра, и завтра - это тоже прошлое.

С той небольшой поправкой, что прошлого нет. Нет, если не считать воспоминаний, которые порхают на ночных крыльях в тени сознания. Нет прошлого, в которое можно проникнуть. Никаких фресок на стене времени. Никакой киноленты, которую прокрутил назад и увидел былое.

Джошуа встал, встряхнулся, снова сел и почесался задней лапой. Икебод сидел как вкопанный, постукивая металлическими пальцами по столу.

- Все верно, - сказал робот. - Мы тут бессильны. Все сходится. Мы не можем отправиться в прошлое.

- Не можем, - подтвердил Джошуа.

- Зато мы знаем, где находятся гоблины, - продолжал Икебод.

- Да, мы знаем, где находятся гоблины, - сказал Джошуа. - И может быть, сумеем к ним проникнуть. Теперь мы знаем путь.

Один путь открыт, а другой закрыт. Нет, не закрыт, конечно, ведь его и не было. Потому что прошлого нет, прошлого никогда не было, ему негде быть. На месте прошлого оказался другой мир.

Словно два пса, которые идут след в след. Один вышел, другой вошел. Словно длинный, бесконечный ряд шариковых подшипников, которые катятся по желобу, почти соприкасаясь, почти, но не совсем. Словно звенья бесконечной цепи на вращающейся шестеренке с миллиардами зубцов.

- Опаздываем, - сказал Икебод, глянув на часы. - Нам надо еще приготовиться, чтобы пойти на день рождения Дженкинса.

Джошуа опять встряхнулся.

- Да, не мешает. Сегодня у Дженкинса такой день! Ты только подумай, Икебод, семь тысяч лет!

- Я уже готов, - гордо сообщил Икебод. - Еще утром отполировал себя, а тебе надо бы причесаться. Вон какой лохматый.

- Семь тысяч лет, - повторил Джошуа. - Не хотел бы я столько жить.

Семь тысяч лет - семь тысяч миров, ступающих след в след. Да нет, куда больше. Каждый день - мир. Семь тысяч на триста шестьдесят пять. А может быть, каждый час или каждая минута - мир. Или даже что ни секунда, то мир. Секунда - вещь плотная, достаточно плотная, чтоб разделить два мира, достаточно емкая, чтобы вместить два мира. Семь тысяч на триста шестьдесят пять, на двадцать четыре, на шестьдесят раз шестьдесят…

Вещь плотная и окончательная. Ибо прошлого нет. Назад пути нет. Нельзя вернуться и проверить рассказы Дженкинса: то ли это правда, то ли покоробившиеся за семь тысяч лет воспоминания. Нельзя вернуться и проверить туманные предания, повествующие о какой-то усадьбе, каком-то роде вебстеров, каком-то непроницаемом куполе небытия в горах далеко за морями.

Икебод подошел со щеткой и гребешком, и Джошуа отскочил в сторону.

- Не дури, - сказал Икебод. - Я не сделаю тебе больно.